Страж фараона
Шрифт:
– Ты веришь этому ливийцу, господин? – шепнул Нехси. – Не бросит ли он нас в песках? Не оставит ли на поживу змеям?
– Он не просто ливиец, а мой ливиец. К тому же Гибли, вождь племени, нанес ему обиду – что-то отнял, козу или жену. Поверь, Техенна этого не забыл.
С минуту Нехси размышлял, верить или нет. Потом зашептал снова:
– А что случится, когда мы придем в оазис?.. в этот… как его… Уит-Мехе?.. У нас семь десятков воинов, господин, а этих вшей – две сотни… а может, больше вдвое и втрое… не все ведь мужчины пошли в набег…
– Не числом воюют, а уменьем, – сказал Семен. – Справимся! Не будь пессимистом, начальник!
– Пеззи…
– Пессимист – тот, кто не оптимист. Один – как недозревший финик, другой – как перезревший.
– И в этом вся разница между ними?
– Не только. – Семен прищурился, размышляя, потом объяснил: – Ходит слух, что непотребства людские когда-нибудь разгневают богов, и они призовут живых и мертвых на Страшный Суд. Попугают нас, пожурят и скажут: попробуйте снова, живите, но не грешите. Для оптимистов это будет еще одна божественная милость, а по мнению пессимистов – милость последняя. Улавливаешь разницу?
Нехси погрузился в глубокую задумчивость, а Семен закрыл глаза и проспал до вечера.
Ночью они совершили короткий переход в два с половиной сехена, сначала – вдоль скального гребня, потом – по дюнам и песку и, наконец, по каменистому плато, которое, понижаясь, привело их в глубокую сыроватую котловину. Здесь был колодец с солоноватой водой и несколько пальм, кривых и хилых, но травы по-прежнему не нашлось, и вопли голодных ослов тревожили путников весь день. В дорогу выступили до заката – Техенна предупредил, что третий переход самый тяжелый и долгий, и к тому же придется идти по мелким острым камням, а затем – ущельем, прорезанным в скалах давно пересохшей рекой.
В этом извилистом каньоне пали два осла, а люди допили последнюю воду. Поднялось солнце, а они все шли и шли, закутавшись в накидки, петляя между известняковых стен, прорезанных трещинами, перебираясь через осыпи, подгоняя ревущих животных, спугивая змей и ящериц. Ра палил огнем, волны раскаленного воздуха накатывались на них, иссушая горло, выжимая последние капли влаги из обессилевших тел; поистине, они ощущали вкус смерти на своих губах. Семен двигался вслед за Техенной, шагал будто во сне, упрямо переставляя ноги, и десятки знакомых ликов кружились и маячили перед ним, выступая из скал, подбадривая или насмешливо гримасничая: Баштар с кривой ухмылкой на губах, бледный Рихмер, мертвец Софра, брат, простирающий к нему руки, Инени, творящий заклятья над статуэткой Тота, лица отца и матери, петербургских знакомых, Пуэмры с окровавленной щекой, Рамери, Хоремджета и одноглазого лысого Инхапи. Видения? Фантомы? Миражи? Чтобы прогнать их, он мотал головой, и перед ним появлялись Меруити и То-Мери – стояли обнявшись, как две сестры, глядели на него с любовью, манили к себе, подбадривали, улыбались…
Семен очнулся, споткнувшись о коровий череп. Кости и черепа животных, а иногда и людей, стали попадаться все чаще – белые, недавние, или посеревшие и почти незаметные среди камней. Под ногами раздавался хруст, ухмылялись оскаленные рты и пасти, с бессильной яростью топорщились рога, а за поворотом ущелья валялись две мертвые антилопы-орикса, раздувшиеся, как бочки.
– Откуда тут… это… – пробормотал Семен, едва ворочая распухшим языком.
– Тяжелый переход, семер, – отозвался Техенна. – Многие не выдерживают, умирают – и люди, и скотина. А если ветер налетит, всем конец. Ветер пощады не знает…
Он говорил не о том жарком и довольно сильном ветре, который дул сейчас, а о сокрушительных смерчах, несущх песок пустыни и убивающих все живое
– Скажи, этот вождь оазиса Уит-Мехе… Гибли, да?.. Что у тебя с ним вышло? Поссорились из-за женщины? Или впрямь козу не поделили?
Техенна мрачно усмехнулся.
– Все это враки, господин. Какие козы? Какая женщина? Мне ведь всего шестнадцать стукнуло… Отец мой Такелот был вождем, старшие братья нашли смерть, кто в бою, кто в пустыне, и Гибли решил, что миг подходящий – вождь старится, а наследник – сосунок… По обычаю они с Такелотом дрались на палицах, и Гибли раздробил отцу плечо. Тут я с ним и сцепился… и он меня отделал так, что я чуть не попал в поля Иалу. Но все же очухался и решил, что надо уходить – не к Осирису, а в Черные Земли.
– Почему?
– Гордость взыграла. Мой отец был великий вождь, странствовал по четырем сторонам света, брал добычу в любом оазисе, в Та-Кем и на морском берегу, и мне тоже хотелось стать вождем. Тоже великим… Или вождь, или изгнанник – другого пути я не видел.
– А сейчас видишь? – спросил Семен, помолчав.
– Вижу. Мир велик, мой господин, и любопытно на него смотреть, а что увидишь из оазиса? Гораздо меньше, чем в войске пер’о или на службе у человека знатного и отважного, вроде тебя! Да и женщины в Обеих Землях приятней, чем в Уит-Мехе… Нет, там я не останусь! Повидать бы только Такелота, если он жив…
– С Гибли что сделаешь? Вызовешь на поединок?
– Поединок? Хоу! – Техенна хищно ощерился и хлопнул себя по ляжке. – Я твой воин, а не темеху, и мне их обычаи – не указ! Встречусь с Гибли, проткну глотку дротиком… Вот и весь поединок!
Сзади раздался предсмертный вопль осла и проклятия солдат. Ущелье снова повернуло, расширилось, обтекая утес с раздвоенной вершиной и превращаясь в дно пересохщего озера. Из подножья скалы бил родник, и тут была зелень, много зелени – целая рощица пальм, кусты и травы, частично вытоптанные и обглоданные. Но кое-что осталось и для ослов, которые с ревом устремились к маленькому оазису.
– Скала Черепов, – хрипло пробормотал Техенна. – Тут будем отдыхать до заката, а ночью отправимся к Горьким источникам. Тоже неплохая стоянка… Шестьдесят тысяч локтей до нее, а от Горьких до Уит-Мехе чуть больше сехена. Переждем день у источников, и к середине ночи будем на месте.
– Добро! – откликнулся Семен, с наслаждением вдыхая свежий влажный воздух. Стараясь ступать твердо и выглядеть уверенно, он направился к потоку живительной влаги, струившейся из трещин в скале, смочил руку и лизнул ладонь. Вода была вкуснее и слаще напитка уам.
Оазис Уит-Мехе оказался довольно велик, не меньше двадцати километров в окружности. Тут, среди скал, покрытых мхом, журчали ручьи, струившиеся в травянистую низину, сверкали в лунном свете небольшие озера, а между ними росли пальмы, акации и еще какие-то деревья с густой листвой, незнакомые Семену. Большая часть этой земли предназначалась для стад, дремавших сейчас в загонах, тогда как поселок занимал сравнительно немного места – сотни две хижин, сгрудившихся левее скал. Они не походили на круглые жилища кушитов Шабахи с плетеными стенами; это были скорее палатки из шкур, вытянутые наподобие корабля, с кровлями из пальмовых листьев. Две хижины, стоявшие особняком, на утоптанной площадке перед скалами, были заметно больше остальных, и Техенна, протянув к ним руку, пояснил: