Страж государя
Шрифт:
— Предлагаю, чтобы он постоянно жил в Преображенском, под присмотром твоей сестры, мин херц, царевны Натальи Алексеевны. Она девица благонравная и надёжная — во всех отношениях. Евдокии же, как и всем родственникам её, строго запретить появляться во дворце сём! А всех твоих верных соратников мы в том же Указе обяжем участвовать в воспитании царского сына высокородного: раз в две недели посещать его — с беседами поучительными, высокоумными… Всех поимённо укажем. Вот только примерный список: генералы Лефорт, Гордон, Головин, фон Зоммер, мастер корабельный Картен Бранд, Брюс — кот учёный, я, князь Ромодановский, дядя твой — Лев Кириллович…
— Ладно, уговорил, речистый! — Царь расслабленно махнул рукой. — Может, и
Шёл Егор к своей карете, запряжённой четвёркой гнедых (царский подарок — в честь славной виктории Азовской), и удивлялся про себя: «Что я творю такое? Зачем? Ведь так и всю Историю можно перекроить ненароком… Стрельцам непокорным головы отрубят — на два года раньше. А кто теперь вырастет из царского сына? Вместо подлого и коварного предателя — отцов помощник и верный единомышленник? Впрочем, даже интересно — как оно будет теперь, чем всё завершится… Дай Бог, чтобы Россия только выиграла от этого!»
Во дворе их нового каменного дома Егора встретила Санька — в обычном летнем цветастом сарафане, с уже заметно округлившимся животом: совсем не стесняясь слуг, бросилась ему на шею, жарко поцеловала в губы, зашептала в ухо:
— Саша, как же я соскучилась! Наконец-то как люди будем ночевать сегодня, в одной постели… А давай, прямо завтра уедем в нашу Александровку? Там, наверное, сейчас очень хорошо, урожай поспел. Я варенья наварю — самого разного: яблочного, грушевого, смородинового… Как ты, Саша, согласен?
— Обязательно съездим в деревню, моё сердечко! — горячо заверил жену Егор. — Где-нибудь через недельку-другую. Вот только сделаем несколько дел важных, неотложных, и съездим…
Для участия в большой Думе государевой съехалось около ста двадцати человек. Порядка сорока пяти бояр — в своих высоких ферязях и бобровых шапках, несмотря на тёплое летнее время. Остальные все — абсолютно новые: генералы, офицеры, люди инженерные и даже — торговые.
— Не бывало такого испокон Руси, чтобы иностранные людишки участвовали в сидениях Думских! — желчно и недовольно перешептывались между собой бородатые бояре. — Что творится-то? Благолепие русское нарушается…
Пётр, чтобы всем можно было разместиться в одном помещении, распорядился:
— Ломайте стенку — между парадной и совещательной палатами! Ломайте, кому сказано! Скамейки несите стулья и табуреты — какие найдутся! Бояре жирные пусть рассаживаются с правой стороны — от трона моего, все остальные, нормальные — с левой…
Стенку быстро и успешно порушили, после чего все расселись по скамьям и стульям — в указанном царём порядке, недоверчиво и зло косясь друг на друга.
— Что ж, крепко схватили мы свою фортуну за волосы! — начал царь сиденье Думское. — Но не стоит на лаврах почивать сонно, как некогда древние римляне (Лефорт о том рассказывал), обыкновение имели! Надо неустанно развивать сей успех — с прилежанием немалым… Поэтому по следующей весне надо восстанавливать крепость Азовскую, стены ремонтировать — со всем старанием, войском заселить надёжным, с надлежащим припасом огненным. То же касаемо и Таганрогской крепости, которую сейчас закладывает славный генерал Теодор фон Зоммер. Требуется посчитать тщательно и выделить денег на то — сколько ни потребуется… Вторая забота — флот азовский и черноморский следует укреплять кораблями дельными, многопушечными. Делать их будем так. Монастырям всем: с каждых восьми тысяч крестьянских дворов требую построить один корабль! Боярам и прочим чинам: с каждых десяти тысяч крестьянских дворов — также один корабль пушечный… Что за шум такой? Недовольные есть, несогласные? Смотрите у меня! — погрозил увесистым кулаком. — Если что — велю в железо заковывать! Дальше. Купечеству и людям слободским: велю сделать десять, нет, двадцать судов морских! Кто в тех кумпанствах не поспешит участвовать, буду
С царём спорить никто не решился, за три часа посчитали необходимые денежные суммы на крепостное строительство, приговорили к трате, утвердили положение и о кумпанствах корабельных…
— Ещё дело важное имеется! — снова поднялся со своего трона царь, когда все уже облегчённо вздохнули и приготовились разъезжаться по домам. — Необходимо отобрать человек пятьдесят или даже… — Пётр задумался.
— Сто, мин херц, сто! — шёпотом подсказал Егор.
— Приказываю: отобрать сто человек молодых дворянских недорослей — из тех, что побойчей и посообразительней! Пусть ранней весной, когда ещё держится путь санный, отъезжают за границу: учиться математике, корабельному и оружейным делам, фортификации и строительству портов морских… К каждому приставить по здоровому солдату — для услуг и помощи, денег предусмотреть кормовых…
Вечером, идя по коридорам Преображенского дворца к столовой, где было назначено тайное совещание относительно козней стрелецких, Пётр недовольно посмотрел на Егора и жёстко предупредил:
— Воли много взял себе, охранитель хренов! Ещё раз влезешь прилюдно со своими подсказками — вышибу все зубы! Или велю выдрать плетьми, замоченными в соляном рассоле, как последнего дворового холопа…
Пётр, нетерпеливо распахнув дверь кулаком, вихрем ворвался в столовую, широкими журавлиными шагами подошёл к своему стулу, успокаивающе махнув по дороге рукой поднявшимся из-за стола Ромодановскому, Волкову и Алёшке Бровкину:
— Сидите, други, сидите! Сейчас вот перекусим, тогда и поговорим о делах. Алексашка, по правую руку садись от меня! И не вздумай дуться! А не то обижусь и не отпущу в деревню, с женой развлекаться молоденькой…
Вечерняя трапеза — как обычно — состояла только из холодных блюд и закусок: хлеб ржаной и пшеничный тушёная зайчатина, варёные свиные и говяжьи языки, солонина, ветчина, копчёные грудки гусей и лебедей, всякая рыба — в немалом ассортименте, красная и чёрная икра, солёные рыжики и белые грузди, квашеная капуста и маринованная редька…
Выбор напитков был гораздо скромнее: квас, крепкая зубровка, Мозельское белое вино и красный церковный кагор.
Ужин прошёл в полном молчании: царь напряжённо думал о чём-то своём, остальные же не решались отвлекать его от этих размышлений. Наконец, небрежно зашвырнув в дальний угол тщательно обглоданный селёдочный скелет, Пётр заговорил — глухо и неприязненно:
— Стрельцы! Я всё помню… Мне тогда лет десять было всего, когда стрелецкий бунт правил на Москве… Но я — помню! Кровь, кишки, вылезающие из брюха боярина Матвеева. Как перед матушкиным лицом они размахивали своими бердышами… Пора разгонять все полки стрелецкие, пора! Толку от них в военное время — полный ноль, а шуму — по поводу денег… И всё как бы намекают: денег будет мало — бунту быть! — Правая царская щека сильно задрожала, но он взял себя в руки, велел коротко, по— деловому: — Давайте, подробно рассказывайте! Кто? Что?
Василий Волков, дождавшись короткого, чуть заметного кивка от Ромодановского, поднялся со скамьи, принялся рассказывать, стараясь не глядеть на Петрово лицо — страшное, потемневшее, с кривым волчьим оскалом:
— Четыре стрелецких полка стоят под Торопцом, где ты, государь, и велел службу им нести. Недовольны они этим, очень хотят вернуться на Москву, в свои старинные слободы торговые. Достоверно известно, что бунт они готовят следующим летом, когда ты, государь, надолго отъедешь из Москвы белокаменной. Планируют беспощадно уничтожить всех-всех твоих родственников и сподвижников, а на престол российский хотят посадить царевну Софью…