Страж государя
Шрифт:
Дьяк, сам удивлённый таким неожиданным вариантом, радостно закивал головой:
— Это было бы действенно! Турки до сих пор не верят, что на реке, удалённой от моря на тысячи вёрст можно построить настоящий и крепкий флот, способный смело и успешно бороздить моря…
— Вот мой ответ, государь! — обратился Егор к Петру. — Незамедлительно плыть эскадрой солидной к Константинополю турецкому! А для переговоров у меня припасена ещё одна шутка знатная. Понравится она туркам, всенепременно…
Часа через два после восхода
А эскадра получилась знатной, за «Крепостью» следовало: двадцать двухпалубных кораблей, тридцать галиотов, двадцать пять бригантин и порядка пятидесяти каторг, яхт и галер. Это не считая шестисот стругов, заполненных бородатыми казаками (казакам — всех званий — царь отдельным Указом разрешил не брить бороды).
Зелёновато-изумрудные, бескрайние степи, тревожно и остро пахнущие чуть горьковатой полынью, густые прибрежные дубовые и буковые рощи, красивейшие пойменные озёра, заросшие цветными камышами.
— Красиво-то как! — без устали восхищался царевич Алексей, с любопытством вертя во все стороны своей кудрявой головой. — А вы ещё не хотели меня брать с собой, зануды!
Пётр виновато подмигнул Егору, мол: «Извини, брат, не смог отказать ребёнку!»
— Дядь Саша! — предложил жизнелюбивый и подвижный Алексей. — А чего время терять зазря? Давай карате займёмся!
— Прямо здесь?
— А что? Места тут хватает…
Егор, царевич и Алёшка Бровкин переоделись в кимоно, пошитые преображенскими швеями-мастерицами и предусмотрительно захваченные с собой, приступили к занятиям экзотическим под восхищёнными и удивлёнными взглядами матросов, офицеров, адмиралов, Петра и прочей разношерстной публики.
— Молодцы! — подбадривал царь. — Покажите им всем, что русские умеют!
Каждый вечер перед красивейшим южным закатом с «Крепости» (адмиральского корабля) стреляла носовая пушка — громко, на всю реку, потом били склянки — звоном хрустальным. Вся эскадра дружно убирала паруса, слышались звонкие всплески — от падения тяжёлых якорей в тёмную речную воду.
Когда ночи были тёплыми, без дождей, то на берегу разжигали костры, долго сидели вокруг них, болтали — иногда до самого рассвета. Царевичу Алексею эти рассветы и нравились больше всего. Как заворожённый, мальчишка сидел по-турецки на берегу реки, почти не дыша, смотрел немигающими глазами на восток, где всеми оттенками розового и алого разгоралась юная степная заря…
Егор и Пётр понимающе переглядывались между собой: будет из паренька толк, обязательно будет!
Эскадра плыла мимо жёлтых обрывистых берегов, на которых стояли сторожевые казачьи городки, обнесённые земляными валами и высокими плетёными изгородями.
Иногда по берегу эскадру сопровождали отряды конных казаков и башкир.
Наконец, впереди показались элегантные и светлые бастионы Азовской крепости, река начала разделяться на отдельные
— Отдать якоря, лентяи! — с чудовищным акцентом, по-русски приказал Корнелий Крейс.
— Зачем остановка сия? — тут же забеспокоился Пётр. — До моря-то — рукой подать…
Адмирал флегматично пожал плечами, ответил уже на голландском языке:
— Казак-лоцман говорит, что здесь судоходное русло Дона постоянно перемещается — из стороны в сторону. Необходимы тщательные промеры всех рукавов устья, иначе двухпалубные корабли могут крепко сесть на мель.
Старательно промерили Кутюрму — один из самых широких рукавов Дона.
— Есть маршрут! — обрадовал адмирал Крейс. — Только придётся разгрузить все большие корабли: освободить их трюмы от балласта и всех прочих грузов, включая продовольствие, питьевую воду и порох. Хлопотно это, но придётся сделать…
Двое суток — всё светлое дневное время — казаки загружали на гребные струги всё, что только можно было убрать из корабельных трюмов, и старательно гребли к Таганрогу. На третье утро адмирал решил, что можно начинать спуск к морю.
— Авось — прорвёмся! — заявил Крейс по-русски, ну и ещё добавил несколько солёных русских словечек, до которых был всегда охоч.
Порядка семидесяти гребных стругов и каторг медленно тронулись вперёд, ведя за собой на толстых канатах, словно собачонку на поводке, громоздкого «Крепость». Через час за адмиральским судном проследовали и остальные: «Воронеж», «Азов», «Гут Драгерс», «Апостол Пётр», другие… Вся эскадра встала на рейде Таганрога, спрятавшись от морских волн за высоким молом, началась обратная загрузка в трюмы балласта, пороха и всего прочего. Заодно конопатили рассохшиеся за время долгого плавания борта кораблей, наспех обмазывали их разогретой смолой.
Царевич Алексей предпринял очередную попытку уговорить отца взять его с собой в Константинополь.
Пётр, обычно грубый и решительный, перед мальчишкой только бледнел и мычал что-то неразборчивое, бросая на Егора умоляющие взгляды. Пришлось под благовидным предлогом залучить Алексея на самый край мола и поговорить с ним «как мужчина с мужчиной», наобещать чёрт-те чего, польстить, приврать, напустить разного цветного тумана…
— Ладно, я всё понял! — сдался, в конце концов, царевич. — Поеду с подполковниками Волковым и Соколовым обратно, на Москву. Тёте Александре и дяде Францу передам все секретные указания, присмотрю тайно за князем-кесарем — чтобы дров не наломал…
Вскоре, дождавшись устойчивого попутного ветра, «Крепость» в сопровождении других судов, могущих ходить под парусами, вышел в открытое и беспокойное Азовское море, держа курс на юго-запад. Через трое суток с левого борта показалась Тамань. Эскадра медленно и целенаправленно пересекла неширокий пролив, в виду древних стен Керчи «Крепость» произвел холостой пушечный выстрел, подавая условную команду на остановку.
Загремели якорные цепи, корабли, выстроившись в два относительно ровных ряда, замерли, слегка покачиваясь на мелкой волне.