Страж империи
Шрифт:
Я выставил вперед ладонь в останавливающем жесте:
– Леди и джентльмены, еще капельку терпения. Вы все тут давно торчите – еще немного осталось. Десять минут – и все закончится, а вы побежите писать материал, монтировать там или что вы делаете.
– Что значит аббревиатура «С.И.О.» у ваших солдат? – выкрикнул какой-то репортер.
– «Специальный истребительный отряд».
Вопросы посыпались пуще прежнего, я просто не успевал отвечать на все, потому неважные решил игнорировать. Кто такие? Пока секрет. Почему секрет?
Разумеется, вопрос «почему вы сами не старше их?» просто не мог не последовать.
– Потому что когда вы играли в игрушки – я учился истреблять одержимых. Когда вы в школе учили литературу и историю – я учился истреблять одержимых. Когда вы дома делали уроки – я учился истреблять одержимых. Когда вы бегали за девочками, играли в футбол, клеили бумажные кораблики – я учился истреблять одержимых. Вам интересно, как я могу быть начальником специального училища в моем-то возрасте? Сейчас у меня больше двадцати лично уничтоженных одержимых, Порчу просто не считал. Знаете кого-нибудь, кто понимает в этом больше меня? С радостью уступлю должность кому-то, более опытному, и поучусь у него. Есть у вас на примете такой человек? Нет? Вот то-то и оно.
– Скажите, а какой у вас уровень дара? Если не секрет? – спросила круглолицая девица и протянула мне микрофон.
– Я не маг.
По толпе прокатился удивленный гомон, но тут появился командир сил быстрого реагирования.
Мы с ним обменялись приветствиями, вида, что удивлен моим возрастом, он не подал.
– Министр вам сообщил, что теперь операцией командую я?
– Сообщил.
– Отводите своих людей назад. Дальше мы сами. Мне нужен только человек, который знает, как открывается хранилище.
– Сейчас отдам распоряжения. Две минуты.
Как только он повернулся, из толпы журналистов прилетел логичный и закономерный вопрос:
– А как вы собираетесь сражаться с одержимым, если вы обычный человек?
Я повернулся к репортерам и улыбнулся:
– Я не говорил, что я обычный человек. Я сказал только, что я не маг.
Тут тощий длинный тип, доселе молчавший, заговорил с характерным германским акцентом, не выпуская меня из прицела портативной камеры:
– А можно каверзный вопрос?
– Задавайте, чего уж там.
– Как вы умудряетесь покупать сигары?
– Вы про мой возраст? – С этими словами я эффектно затушил сигару о голую ладонь, пульнул окурок в урну, стряхнул с рук пепел и достал с заднего сидения «кишкодер»: – я хожу за сигарами вот с этой штукой. Хотите верьте, хотите нет – паспорт у меня еще ни разу не спросили.
– Классный трюк с сигарой об ладонь, – заметил тощий и выкинул свой главный козырь: – а скажите, мы сам бой-то увидим? Или вы зайдете с этой громадной дурындой в хранилище, пару раз бабахнете в труп и добавите к своему списку так называемых
Вот же сволочь, а? Одним вопросом он перечеркнул все. Действительно, если одержимый выведет из строя мою нашлемную камеру – я не смогу доказать, что противник был жив и боеспособен. Скептический настрой СМИ может угробить мое начинание… с подачи этого проклятого капустника.
Ладно, план придется поменять.
Я подошел к ограждению и стал лицом к лицу с германцем.
– Хотите увидеть бой, герр рейхсрепортер?
– Разумеется, мы с коллегой тут дежурим по двенадцать часов в сутки уже третью неделю только ради этого, – сказал он.
– Сегодня ваш звездный час, – ухмыльнулся я, – вы снимете не просто репортаж с места событий, а репортаж глазами очевидца. Идемте.
– Куда?
– В банк, естественно. Вы хотите увидеть бой и вы его увидите. Собственными глазами, прямо перед собой.
Он попытался отступить назад, но я выбросил руку и схватил его за воротник рубашки:
– Отказ не принимается!
Я потащил его за собой волоком, свалив сегмент ограждения, под крики остальной репортерской братии, на полпути оглянулся и сказал:
– Ваш коллега поставил под сомнение мою репутацию и репутацию подразделения. Бывают в жизни ошибки, которые нельзя исправить словами! Сержант, наручники!
Я втащил сопротивляющегося репортера в здание банка и приковал за руку к поручню у кассы, затем подобрал с пола его камеру, отдал ему и посмотрел в глаза.
– Возможно, этот материал будет последним в вашей жизни, герр рейхсрепортер. Постарайтесь снять его хорошо.
Когда я пошел обратно, то встретился со Скарлетт, которая несла несколько камер.
– Взяла у репортеров, расставлю по залу. Что вы планируете делать и где?
Я кивнул на зал:
– Вот тут. Хотят увидеть бой – увидят.
Скарлетт внимательно посмотрела мне в глаза, напоминая о том, что камеры в ее руках работают:
– Это по плану, сэр?
– Не по плану, – беспечно отозвался я, – но моя работа редко по плану идет. Так что ничего необычного.
Она расставила камеры и мы пошли обратно к машине. Здесь я достал с заднего сидения кацбальгеры и забросил обратно «кишкодер».
Репортеры больше не протестовали против произвола и не задавали вопросов: момент истины уже наложил на происходящее свой неизгладимый отпечаток.
Я вошел в зал, стал в пятнадцати метрах перед дверью хранилища и скомандовал Аристарху и еще одному кадету:
– По моей команде поворачиваете вентиль, отходите в боковую дверь и блокируете ее снаружи. Поехали.
Они разблокировали замки, чуть оттянули массивную круглую створку, затем, стоя у выхода, потянули за трос, открывая хранилище настежь, и поспешно покинули здание. Все, мы с одержимым остались один на один, если не считать дрожащего репортера и наблюдающих через окна кадетов.