Страж неприступных гор
Шрифт:
Пошатываясь, вперед двинулся раззадорившийся пьяный моряк с ремнем в руке. Он размахнулся, подогреваемый ревом товарищей. Ближе всего стоявший гвардеец развернулся и врезал ему кулаком в подбородок, да так, что несчастный отлетел назад. Он с трудом сел, опираясь на одну руку и держась другой за челюсть. Вопли стихли, и стали отчетливее слышны хриплые стоны полубесчувственной Риди, которая сидела, подвернув ноги, и, сунув руку в портки и зажав между бедер, судорожно раскачивалась туда-сюда. Гвардеец встал над поверженным моряком, указывая на него пальцем, но лицо его было совершенно спокойно, без каких-либо следов угрозы —
Ридарета взвыла.
Неллс бил где попало — по пяткам, спине, ногам, по заду. Он перестал лишь тогда, когда она снова напряглась, откинула голову назад и попыталась ползти — только попыталась, ибо судорожные движения ног не толкали ее вперед. На глазах распухала безвольно повисшая левая рука, видимо сломанная. Пальцы другой сжимали выступающий из земли корень. В напряженной, полной ожидания тишине слышалось ее хриплое дыхание. От боли или наслаждения она обмочилась — под выпяченным задом, между сучащими бедрами на серой ткани портков выросло большое мокрое пятно.
Неллс врезал дубинкой именно по этому месту. Толпа зрителей аж застонала.
Лишь одна Риди не издала ни звука. Напротив — хриплое дыхание мгновенно смолкло. Подброшенная ударом в промежность, Тюлениха застыла в странной судороге, словно превратившись в камень. Командир Гарды наклонился, схватил ее снизу за подбородок, оттянул голову назад и стиснул лапу, сжимая челюсти так, что открылся рот. Потекла слюна и кровь. Неллс копался пальцами внутри, словно что-то искал. Он добрался до языка — тот не был прокушен. Отпустив подбородок, он выпрямился. Голова упала, снова потекли кровь и слюна. Лицо Риди медленно опускалось в траву. Судорожно вздохнув, она начала бить ногами по мху, то подтягивая их, то снова распрямляя. Казалось, будто она умирает.
Ноги напряглись и застыли неподвижно. Дыхание снова смолкло.
Неллс поднял с земли разорванную рубашку и на всякий случай запихнул ее скомканный край в рот Риди, после чего снова взялся за бич. Стонущая сквозь грязную тряпку, не столько распластанная, сколько распятая на земле беременная женщина превращалась в окровавленный кусок мяса, на котором трудно было разглядеть хотя бы кусочек уцелевшей кожи.
Китар скреб кору спиной и терся затылком о ствол, крутя головой: вправо, влево, вправо…
На прозрачном, словно хрусталь, небе сияли звезды — все, что светили над Шерером. Лежавший возле отмели Китар смотрел на искрящуюся ленту, пересекавшуюся с другой, более короткой и менее отчетливой. Мягко шумело море. Он редко слышал его с берега, а жаль, ибо волны, рассекаемые форштевнем парусника, шумели совершенно иначе. Тоже приятно, но иначе.
Что-то случилось с Ридаретой. Он не знал что —
Похоже, не хотели заживать раны — так же, как и после сражения с отрядом посланника, когда ей вывихнули руку и тяжело ранили в живот. Она выжила после смертельных для любого — так он, по крайней мере, слышал — ран, однако сперва едва могла передвигаться, с трудом и болью, как любой раненый человек. Лишь несколько дней спустя, решив все свои дела с Деларой, она вернулась целая и здоровая.
Китар лежал возле отмели, слушая шум волн, глядя на звезды и перебирая пальцами острые стебли прибрежной травы.
Дальше, за отмелями, шумели кроны деревьев. Ридарете пришла в голову хорошая, очень хорошая мысль… Порой следовало высадить команду на берег, велеть парням закрыть разинутые рты и просто сказать: «Поживем в лесу». Зачем?
Он не знал зачем. Возможно, незачем. Было море, но был и лес. И каждый должен о том знать.
Неизвестно зачем. Возможно, незачем.
Моряцкий лагерь в лесу. В самом деле хорошая мысль. По-своему… красивая. Если только не заливать ее водкой.
Китар услышал неровные шаги по песку. Кто-то, вероятно, видел его вечером и показал, куда он ушел, поскольку она притащилась за ним, едва живая. Осторожно присев рядом, она шмыгнула носом, словно плача от боли.
— Заживает. Но уже не само по себе, как когда-то, — сказала она, снова шмыгая носом. — Медленно, как у всех… Чтобы было быстро, нужно подчинить себе суку. Я знаю как, но не знаю почему.
Он молчал.
— Когда я спасала Делару, я что-то намешала у суки в брюхе. Или, скорее, у себя… — Она рассмеялась, но смех ее звучат жалко. — Мне страшно больно, когда я к чему-то ее принуждаю, но ничего другого мне не придумать. Полные сиськи и какая-то дрянь в желудке… Глупо все это. Стыдно признаваться в таких «чудесах», а ведь когда-то я поджигала паруса… — Она снова натянуто улыбнулась. — Но тогда, с Деларой, мы выздоровели обе. Теперь я тоже быстро выздоровею. Смотри-ка, все-таки хорошо иметь большие груди; ты бы сам себя накормить не смог, а я могу!
Шутка вышла весьма скверной.
— Мне даже незачем, я вовсе так не делаю, — уже серьезно закончила она. — Хватает просто и того, что это во мне есть. Утром я буду чувствовать себя вполне сносно, а послезавтра ты увидишь совершенно здоровую Риди — без малейшей ранки или шрама. Но я не знаю… я, похоже, ее таким образом выжигаю. Риолату. Ей чего-то недостает, как будто раньше у нее что-то было, а теперь нет… Я боюсь, что уничтожу ее, действительно каким-то образом выжгу, а это все-таки… моя жизнь. Больше не стану такого с собой делать. Что? Как думаешь? Пусть будет больно, но без ран. А если с ранами, то пусть заживают медленно. Потерплю.
Ответить ему было нечего.
— Сайл… — неуверенно начала она, словно оправдываясь. — Сайл мне уже все рассказал. Раладан, как всегда, мудр. Завтра еще нет, но послезавтра сможем ехать. К счастью, спешить незачем. Сайл сказал, что незачем.
Издали доносились возгласы пьяных моряков.
— Сперва наведу порядок. Поговорю со своими ребятами. — Она снова шмыгнула носом. — Ближе к вечеру.
— Хорошо, наведи порядок.
— Что случилось?