Страж вишен
Шрифт:
– Что ты говоришь, Андрюша! – возмутилась я. – Александр Данилович – достойный человек, мой давний друг. Он любит тебя и готов помочь.
– Мама, я знаю только одного действительно достойного человека с таким сочетанием имени и отчества – Александр Данилович Меньшиков!
Больше за тот вечер мы не сказали друг другу ни слова.
Беседа длилась вот уже третий час. Казарьянц не оставлял попыток пробить брешь в отменной защите своего бывшего коллеги. Поняв, что расставить логическую ловушку Никулину не удастся,
– Так вы говорите, что с Климовичем у вас с самого начала сложились ровные отношения?
– Да, говорю. Леон Ованесович, мне кажется, мы с вами ходим по замкнутому кругу. Вы явно хотите из меня что-то вытянуть. Так скажите прямо. Мне скрывать нечего – кроме, разве что, подробностей моей личной жизни. Но они вас вряд ли интересуют.
– Не торопитесь, Павел Игнатьевич. Я, конечно, чувствую некоторую свою вину за то, что отнимаю у вас время. Но и вы меня поймите. За короткий срок – сразу два заказных убийства в нашей небольшой области. Москва давит изо всех сил. Наши коллеги из УВД попросили нас о помощи. Видите ли, Сычев был одной из ключевых фигур местного криминалитета. С его устранением расклад может коренным образом измениться. Кто будет вместо него? Свято место пусто не бывает…
– Уж не меня ли вы примеряете на эту роль? – с едва уловимым оттенком угрозы произнес Никулин.
– Вас? Боже упаси! Но ведь вы не отрицаете факт своего знакомства с Сычевым? Значит, могли случайно стать обладателем ценной для нас информации.
– С таким же успехом вы можете допросить еще с десяток чиновников нашей мэрии и аппарата губернатора. О бизнесменах я уже не говорю.
– А у нас с вами не допрос, Павел Игнатьевич.
– Что же тогда? Дружеская беседа?
– Именно, – обрадовано подтвердил Казарьянц. – Дружеская беседа.
– В таком случае, позвольте узнать, когда я могу покинуть вас? – Никулин взглянул на часы. – Ровно через пятьдесят минут у меня встреча с акционерами банка. А я за всю жизнь никуда не опоздал.
– Отлично! Вы свободны, я только подпишу вам пропуск. А в качестве компенсации за то, что отнял у вас время, я дам вам вот эту кассету.
– Что там? – недоверчиво спросил Никулин.
– Послушаете – и узнаете. Поверьте, вам будет очень интересно.
Павел Игнатьевич Никулин
Я вышел из здания областного ФСБ и сел в машину. Водитель знал, куда меня везти. Да, этот кавказец, неизвестно как добравшийся до такой должности, изрядно помотал меня. Будь на моем месте кто-нибудь другой – раскололся бы, как орех. Он так явно демонстрировал мне, что в курсе, кто именно заказал Сычева… Сразу виден чекист старой закалки. Подобные спецы и раньше ценились на вес золота, а уж теперь-то и подавно…
Заседание правления прошло вяло и скучно. Решать особенно было нечего – дела у «Регион-банка» шли как обычно. Все пайщики (а их, кроме меня,
В половине четвертого я уже был дома. Диана отсутствовала – поехала к родителям в деревню. Лена была мрачнее тучи.
– Папа, мне нужно поговорить с тобой, – довольно решительным тоном заявила она. Ну, наконец-то!
– Слушаю тебя внимательно, – произнес я, раскладывая на столе свои бумаги.
– Ты… У меня очень важная новость. Ты только пойми меня правильно, я знаю, что всё это, с твоей точки зрения, ужасно, но…
– Лена! – сказал я строго. – Ты же отлично знаешь – я не люблю длинных вступлений.
И тут она выдала, зажмурившись:
– Я беременна.
– Не понял? – проговорил я, хотя со слухом у меня было всё в порядке.
Она повторила.
– То есть, ты хочешь сказать, что там, в Москве, подцепила кого-то и..?
– Не кого-то, пап… Я его очень люблю. И очень хочу к нему вернуться.
– Сядь. Сейчас ты назовешь мне его имя и фамилию.
– Папа, дело в том, что…
– Я никогда дважды не повторяю!
Она зашмыгала носом. Хотя отлично знала, что я не отношусь к тем странным мужикам, на которых действуют бабские слезы. Пусть даже и слезы собственной дочери.
– Андрей Огородников…, – произнесла она так тихо, что я понял лишь по губам.
Если б она достала вдруг боевую гранату и выдернула чеку – я и то бы испытал меньшее потрясение. На секунду я, прошедший спецподготовку в стенах школы КГБ, потерял дар речи.
– Какой Огородников? – спросил я, едва обрел способность вновь говорить.
– Тот самый, пап. Сын Оксаны Кирилловны.
– Но… Как ты с ним познакомилась? Где?
– В молодежном кафе, на Планерной. Мы оба часто туда заходили, но как-то не замечали друг друга.
– Зато потом заметили!.. – гаркнул я. Мало мне проблем с сычевскими бандитами, мало мне этого толстого подонка Казарьянца – так еще и это!..
– Не сердись, папа, я прошу тебя. Я не знаю, почему ты так не любишь Оксану Кирилловну. Но уверена, что все ваши противоречия можно разрешить…
– О каких противоречиях ты болтаешь?! Дура!
Я замолчал, чувствуя, что в левой половине груди зарождается тупая, настойчивая боль. До сих пор на сердце я практически не жаловался.
– Ты сделаешь аборт, – сказал я, уже зная, что услышу в ответ.
– Уже поздно. Срок вышел, – заявила Лена.
– И что? Ты собираешься родить в восемнадцать лет?
– К тому времени мне уже будет девятнадцать. И я вполне могу выйти замуж, уже сейчас.
– Замуж? За кого? За сына Огородниковой? Ты что, издеваешься?! – я вскочил и рывком поднял ее со стул, схватив за локоть. – Не смей даже думать о нем!
– Но почему? Что она тебе такого сделала? Который год я слышу ее имя от тебя, и всегда ты ее проклинаешь. Хоть бы объяснил, за что.
– Не обязан я тебе ничего объяснять, девочка!