Страж зари
Шрифт:
Но ведь такого рода подделку может сделать только тот, кто владеет мастерством. Очень серьезно, квалифицированно владеет. Петрович, скажем, такое проделать не смог бы. Или смог? Тут вопрос. Но ему-то это вроде бы и не нужно. Он, конечно, большой темнила и бюрократ в душе, то есть склонный ко всяким игрищам вроде дворцовых заговоров и переворотов, но, в принципе, мужик неплохой. Во всяком случае — не подлый. Так что такие подставы не в его стиле.
Тогда кто?
Павел отставил пустую бутылку, дошел до холодильника и взял другую, стараясь не шуметь. Любка спала, отвернувшись к стенке,
Он вновь подошел к окну с бутылкой пива в руке и посмотрел вниз. Мимо на черепашьей скорости проезжал даже на вид тяжеловесный джип. Не иначе как бандиты выехали на свой промысел.
Петрович, конечно, темнила. Оно, в сущности, и правильно, не фиг подчиненных волновать и посвящать. Но кое в чем он проговаривался. Специально ли, нет ли — кто его знает. Только из некоторых событий, даже не так — из происходящего Павел сделал кое-какие выводы. Не то чтоб он специально следил и анализировал. Это порой само собой происходит, на автомате. Да и Семенов, святая душа, иногда рассказывал, особенно под расслабляющим действием алкоголя. Словом, имеется у Петровича некий соперник-конкурент, недруг и завистник. Раза два он мелькал в офисе. Красивый такой дядька. Импозантный. Богатый. И идет от него… В одном американском фильме прозвучало понятие «Сила». Именно с большой буквы. В сообществе такого слова в обиходе нет, говорят просто «есть», но сути это не меняет. Вот такой тип мог бы устроить подмену. Это ему и по характеру, и по плечу.
Павел, неспешно попивая пиво и углубившись в себя — на вчерашний коньяк оно ложилось просто замечательно, — вдруг услышал некий звук в прихожей. Сначала даже не поверил. Показалось? Даже на часы посмотрел: почти половина четвертого. Сна — ни в одном глазу. Может, мыши тут завелись? Или показалось? Вроде того, что обои потихоньку отклеиваются, издавая при этом легкий треск. Такое бывает.
Он напрягся, вслушиваясь в темноту. Торшер светил не ярче карманного фонаря с подсаженной батарейкой, подкрашивая комнату красноватым цветом и едва доставая до стен, не говоря уже об углах, где нежной паутиной притаился сумрак.
Он посмотрел на сладко спящую женщину. Может, это она, утонув во сне, непроизвольно издала какой-то звук, а он просто неправильно определил его источник.
Смотря на нее, Павел ушами «ловил» пространство, чувствуя, как тело его напрягается от страха. Это металло-кинематографическому герою все равно, на кого бросаться с кулаками или с пистолетом, а московскому обывателю, извините, это нравится смотреть только по телевизору, когда привнесенный адреналин распирает его несуществующие мышцы.
Звук — шорох, вздох, шаг? — снова послышался из-за закрытой двери. Павел вновь посмотрел на Любку, голую под овечьим пледом. За себя он как-то не очень боялся, страх и, главное, его последствия обычно наступали потом, наверное, это такой дефект, заторможенность реакции, но присутствие рядом с ним женщины — голой, то есть еще более беззащитной, — заставляло организм, все его существо действовать
Первым его побуждением было накидать на дверь «заплаток» — хрен ее кто откроет.
Звук из коридора стал отчетливее, приобретя характер человеческой речи, пониженной до неразличимого шепота.
Павел вспомнил терминал. Там он тоже хотел обойтись простенькими «заплатками».
Боевая магия его никогда особо не интересовала. По большому счету это удел подростков, помешанных на поединках типа рыцарских турниров, и тех, кто так и не сумел повзрослеть. Хотя, в сущности, даже любая начитка, скажем, от воровства, может рассматриваться как способ боевых действий, пусть и пассивных. Но действий же!
Еще раз посмотрев на Любку — она спала и при этом умудрилась заголиться еще больше, — он встал, перебирая в уме свои возможности.
Судя по шороху, за дверью кто-то энергично жестикулировал, скрипя одежной кожей.
Павел вспомнил утренних, уже вчерашних тигров со львами. Испугался он тогда — не передать и не рассказать, потому что не надо. Стыдно. И глупостей из-за этого наделал. Огород, как говорится, нагородил. Плетень наплел…
Кто-то с той стороны взялся за дверную ручку, осторожно двигая ее вниз.
Никакого отцовского чувства до сих пор у Павла не было. Да и тяги к нему тоже. Ему и так неплохо жилось. А тут вдруг подумал, даже не так, всколыхнулось в нем, что вот сейчас, сегодня он, может быть, покувыркавшись с Любкой, зачал своего ребенка — это как если бы у него где-то в животе или в мошонке до сей поры мирно хранилась бутылка шампанского, а тут вдруг разом вспенилось и ударило в мозг пробкой, а в кровь — замешанным на углекислоте виноградным вином.
Какие тут могут быть запреты!
Откуда что берется в человеке? Говорят, какая-то мамаша, когда ее ребенок попал под поезд, голыми руками подняла тепловоз, под которым оказалось ее дитя. А это тонн пятнадцать, если не больше. На спор какой-то отчаянный мужик, не исключено, что поддатый, всю жизнь работающий мелким клерком и дальше своего города приключений не испытывавший, вдруг прошел по горячим углям и не получил ни единого ожога.
Как же вы все меня достали!
И он ахнул. Прямо по цели, которая была там, в коридоре.
Если бы не сегодняшние обстоятельства, то наверняка все было бы иначе. И не было бы этого жуткого воя. И вообще много чего не было бы.
Павел никогда не относил себя к кровожадным типам, даже бокс по телевизору интересовал его куда меньше, чем, скажем, телевизионная передача «В мире животных». У него было другое воспитание и иные жизненные установки, нежели у тех, кто сутки напролет мог смотреть спортивные программы. Можно было бы сказать, что он не любил спорт, хотя физкультуру признавал как способ поддержания здоровья. Но, наверное, одно не бывает без другого. Все эти околоспортивные страсти считал надуманными и искренне не понимал взрослых людей, горячо, до исступления болеющих за свою команду, а больше того — фанатиков, считавших обязательной составляющей своей «болезни» хороший погром с мордобоем. По этой же причине он не дрался, во всяком случае — со школы, научившись обходиться как-то без этого.