Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Ну, хватит вам. Хватит, — наконец не выдержал Проповедник, который терпеть не мог, когда мы проявляли свои чувства на его глазах. — Меня заедает от зависти, так что делайте это в более укромном уголке.
Гертруда, вздохнув, отступила от меня на шаг, и я готов поклясться, что в ее светлых глазах были слезы.
— Я очень рада, что все обошлось, Людвиг.
Она взяла меня под руку, кивнув Проповеднику:
— В ближайшие несколько часов мы в твоей компании не нуждаемся. Можешь пока расспросить Пугало о том, где оно путешествовало. Пойдем, Синеглазый. Нам надо многое рассказать друг другу…
Шрамы, которые остались после встречи
— Сожми в руках.
Гера сотворила какое-то заклинание, кожу у меня на ладонях легко закололо. Колдунья забрала камень, завернулась в простыню и подошла к окну, изучая минерал на солнечном свету. Я в то же время с неменьшим интересом изучал ее, так как свет пронизывал ткань, словно прозрачную океанскую воду.
— Что? — спросила она, почувствовав мой взгляд.
— Ты красивая.
— Спасибо. София умница.
— Вот как?
Она вернулась в постель, по пути небрежно бросив аметист на столик.
— Пророчица сделала то, что не смогла бы сотворить даже старга. Отличная работа, превосходное искусство. Ее талант в целительстве еще никому не удалось превзойти, так что теперь я за тебя спокойна.
Интересно, знает ли она о последствиях моего исцеления? То, о чем мне сказала Софи? Если да — хорошо. Если нет — я не стану тревожить ее такими пустяками.
— Как ты себя чувствуешь, Людвиг?
— Проповедник задает мне этот вопрос каждый день. Со мной все в порядке, и я готов к работе.
— Это хорошо, потому что, пока тебя не было, дел накопилось выше крыши. Твои опыт и умения нужны Братству.
— Ты говоришь как магистр, — улыбнулся я.
Она нахмурила светлые брови и вздохнула:
— Так и есть. Это быстро входит в привычку. Нынешняя весна для нас выдалась ужасной. Появилось много темных душ, в том числе и таких, каких раньше мы никогда не встречали, и стражи едва справляются. В Арденау практически никого не осталось, кроме преподавателей школы и учеников. Даже магистры разъехались по странам. В Шоссии творится тьма знает что, а Чергий и Ольское королевство развязали войну, из-за чего произошел всплеск появления темных, и они уже расползаются по соседним странам, хотя военные действия пока идут ни шатко, ни валко. Если количество сущностей продолжит расти, к середине лета нам придется просить помощи у всех, кто только сможет нам помочь. В том числе и у Ордена Праведности, а нам, как ты знаешь, проще наступить на собственное горло, чем связываться с этими лицемерами.
— Надеюсь, после моего посещения Литавии клирики смогут приструнить законников и убедить их на время забыть о цеховой грызне.
— Это важная миссия, — согласился я. — Вот только…
— Ты хочешь знать, почему я здесь?
— Да.
— Чтобы встретиться с тобой, Синеглазый, — улыбнулась она. — Представь себе, даже ведьмы иногда скучают. К тому же есть серьезная тема для разговора.
— Слушаю.
— Клирики заинтересовались историей о маркграфе Валентине и его коллекции кинжалов стражей. Кое-кто в Риапано желает поговорить с тобой, о чем уже сообщили в Арденау.
— Мне обязательно это делать?
— Боюсь, что да. Бегать от них всю жизнь не получится. Пока у тебя есть дело, но после тянуть с этим не стоит. Приезжай в Ливетту, как только освободишься. Я тоже еду туда. Думаю, когда прибуду, конклав уже закончится, и у нас будет новый Папа.
Слухи о болезни прежнего понтифика ходили без малого год. Говорили, что до Пасхи викарий Христа [61]
61
Викарий Христа — официальная должность Папы.
В итоге после смерти понтифика ситуация сложилась таким образом, что конклав заседал без малого третью неделю (если судить по тем новостям, которые с опозданием доходят до нас из Литавии) и пока не пришел к решению.
Борьба развернулась между ставленником почившего Папы — кардиналом из Литавии — и кардиналом Барбурга, которого поддерживал ряд северных стран и который являлся дядей Гертруды. Мнения разошлись, группы клириков никак не могли договориться друг с другом, а оттого сидели на воде и хлебе, [62] запертые в душном, полутемном помещении, но совершенно не собирались сдаваться. Семидесятилетние стариканы ничуть не уступали молодежи в упрямстве и собирались бороться за власть до последнего вздоха.
62
По правилам конклава Ливетты, если кардиналы не могли выбрать Папу в течение трех дней, их пищевой рацион сокращали вдвое, а если решение не было принято через одиннадцать дней, еда заменялась лишь водой и хлебом.
— Я бы не рассчитывал на скорое завершение конклава. Помнишь, когда избирали Бенедикта Десятого, кардиналы совещались восемь месяцев и двадцать шесть дней.
— Ну, ты еще вспомни выборы Александра Двенадцатого! Три года, семь месяцев и четыре дня. Тогда шестеро кардиналов не дожили до часа, когда отомкнули двери капеллы. Это было триста лет назад. Сейчас все изменилось. Никто не будет сидеть взаперти, когда теряется доход с его земель, церквей и княжеств. Время — деньги, Людвиг. Они договорятся. Это вопрос ближайших недель, если не дней.
— Понимаю, зачем ты туда едешь. Братство должно поддержать нового Папу.
— Верно. Когда брат моей матери все-таки станет понтификом, стражи, а не законники будут рядом.
— А ты не думала, что будет, если кардинал Барбурга так и останется кардиналом? Его противник никогда не забудет нам этого.
— Не останется. Можешь мне поверить. Он скорее голыми руками передушит конкурентов, но услышит, как на площади Петра произнесут его имя, — усмехнулась она. — Церкви давно нужны реформы, за последние двадцать лет она начала терять позиции на востоке. Еретические волны следуют одна за другой, и никто не хочет, чтобы они накрыли нас с головой. Дядя сможет изменить ситуацию к лучшему.
— Смотрю, ты веришь в него.
— Как и в тебя. Вы с ним в чем-то похожи, Синеглазый, хотя он и старше тебя почти на сорок лет. Обязательно вас познакомлю, когда ты окажешься в Ливетте.
Я улыбнулся, не став говорить, что не имею никакого желания знакомиться с понтификом, будь он хоть четырежды любимым дядюшкой Гертруды.
— Людвиг, я знаю, что у тебя должно быть множество вопросов по поводу того, почему Братство прошло мимо Латки, и хочу ответить на них.
Я вздохнул, взъерошил свои порядком отросшие за время последних злоключений волосы, глянул на женщину, с которой меня связывало слишком многое: