Страж. Тетралогия
Шрифт:
Тот, кто идет туда, зависит от капризов погоды, и не каждый готов поставить на кон свою жизнь, чтобы перебраться через горы, когда в неделе пути отсюда есть куда более безопасная и торная дорога.
До основного горного хребта есть лишь одна тропа — она ведет к монастырю каликвецев, построенному среди снежных вершин. Зачем туда ходил Ганс? Шел ли он с перевала? Или не смог преодолеть его и решил поискать более легкий путь, вернувшись обратно?
У меня не было ответов.
С тех пор как я оставил деревню, прошло четыре дня. Сначала мой путь пролегал
Широкие долины, залитые пока еще теплым осенним солнцем, незаметно сжимались под натиском надвигающихся друг на друга гор до тех пор, пока не превратились в ущелье с отвесными склонами. На дне его неслась ненасытная река, неистово скачущая по перекатам. Ее грохот не смолкал ни на секунду, и я так привык к нему, что перестал замечать. Бирюзовая ледниковая вода была обжигающе-холодной.
Небо сузилось до маленького ярко-голубого лоскута, солнце появлялось на недолгие часы, затем ущелье погружалось в густую тень, незаметно переходящую в сумерки. Я останавливался на ночевку заранее, до темноты, стараясь найти удобное место не слишком далеко от реки. Котелка у меня не было, так что воду нагреть я не мог, зато собирал достаточно хвороста, чтобы его хватало до утра. У огня ночью не так холодно.
Я клал рюкзак под голову, сняв с него свернутое в валик тонкое походное одеяло из овечьей шерсти. Это была необходимая вещь в осенних горах — спать на нем куда приятнее, чем на голой земле.
Несмотря на все предосторожности, порох, который я хранил в роге, отсырел после того, как я попал под сильный ливень, и оба моих пистолета стали бесполезны. Они стоили кучу денег, но я без всякого сожаления бросил их — оружие было тяжелым, а во время подъема это только помешает. Так что при мне остался лишь охотничий арбалет да восемь болтов к нему.
Он пригодился уже на следующий день. Когда я проходил через буковую рощу, то спугнул улара — упитанную, похожую на крупную курицу пеструю птицу, водившуюся в этих горах. Я снял его первым же болтом, радуясь своему везению: с наступлением осени улары иногда спускаются низко, а летом, чтобы встретить их, мне пришлось бы влезть на тысячу ярдов по отвесному камню.
Вечером я нанизал мясо на несколько прутиков, решив вопрос с едой на следующую пару дней. Как раз в это время вернулся Проповедник.
Он появился из мрака и сел напротив, совсем рядом с огнем, который не мог причинить ему никакого вреда.
— Долго тебя не было, — поприветствовал я его.
— Нам надо было отдохнуть друг от друга. Нашел что-нибудь интересное?
— Если не считать нескольких стоянок, оставшихся от охотников или пастухов, — ничего. Никаких следов Ганса.
— Но ты продолжаешь упорствовать.
— И надеяться.
— Надежда тщетна: не упадешь ли от одного
93
Иов. 41, 1.
— Цитата не к месту.
— Очень даже к месту. Надежды — нет. Упасть здесь как нечего делать. А горы создал Господь. Пора возвращаться, Людвиг.
Плечи Пугала затряслись — ему понравилось, как старый мошенник коверкает святое писание.
— До монастыря отсюда шесть дней пути. До Горрграта семь с половиной. Если перевал открыт — я перейду в Чергий. Если нет — пройду сколько смогу, загляну к каликвецам. Быть может, Ганса кто-нибудь из них видел.
Он раздраженно всплеснул руками:
— У тебя пустая голова! Ты не думал, что если твой друг умер от ран, то вряд ли он прошел все это расстояние до деревни? С раной он нипочем бы не преодолел такой путь. Если на него кто-то и напал, то это место мы уже миновали.
— Даже с ранениями люди могут жить долго. К тому же нельзя исключать яд. Или волшебство.
— Или он просто споткнулся и сломал шею.
— И эту вероятность тоже нельзя исключать, друг Проповедник. Быть может, он подхватил простуду и умер от соплей.
— Вы, стражи, не болеете.
— Именно об этом я и говорю. Он не мог умереть без причины. И я намереваюсь ее узнать.
— В безлюдных горах? Когда на десятки лиг вокруг никаких следов человека?
— Горы велики, но дорог в них мало. Все эти дни я шел по одной тропе. Если Ганс был на ней, рано или поздно я об этом узнаю. Или, в конце концов, спрошу у кого-нибудь.
— Святая Дева Мария! — взмолился Проповедник. — Я ведь только что сказал, что горы безлюдны!
— Ты не прав. Выше должны быть пастухи. Они спустятся с отарами в долины лишь к концу месяца. А еще выше Дорч-ган-Тойн, один из двух монастырей ордена каликвецев. Ну а в местах, где нет людей, всегда есть иные существа.
Проповедник скривился, точно от зубной боли:
— Дьявольское племя. Ничего хорошего от них не жди. Я бы на твоем месте не лез с ними общаться. Это не Темнолесье, и Софии, чтобы тебя защитить, поблизости нет.
Старый пеликан частенько вспоминал сереброволосую колдунью. Она поразила его воображение, но в этом он не был готов признаться даже себе.
— Буду осторожен, — пообещал я ему.
— Не понимаю тебя. Ведь ты, точно ищейка, последние недели рыл носом землю и внезапно все бросил.
— Ты не прав. — Я снял готовое мясо с огня. — Мне в любом случае надо в Чергий. Просто я иду туда по новой дороге.
Пугало с иронией подняло вверх большой палец. Оно оценило то, как я выкрутился. Но не Проповедник:
— Угу. Если не околеешь на Горрграте. Он и в сентябре может быть завален снегом по уши. Что тогда?
— Лето было жарким, и дождей мало. Большого снега нет, в этом я абсолютно уверен. У меня хватит сил, чтобы преодолеть перевал. Особенно если помогут монахи.
— Больно им надо тебе помогать.