Страж

Конвиц Джеффри

– Но раньше ничего подобного не случалось, - запротестовала Элисон.

– Плохому достаточно случиться и один раз.
– Монахиня взяла ее за руку. Успокойтесь, дитя мое. Теперь вас никто не тронет.

Две-три минуты они простояли молча в свете фонаря.

На звук шагов обе обернулись ; из темноты вышел священник.

– Никого, - сказал он, отирая пыль со своих больших ладоней.

– Простите меня, - еще раз повторила Элисон.
– Не знаю, право, что на меня нашло.

– Я бы не винил себя, дитя мое. Здесь очень темно,

а эхо любого, самого тихого звука разносится далеко'. Неудивительно, что вы напугались - Куда вы идете?
– спросила монахиня.
– Мы можем проводить вас, если недалеко.

– Нет, спасибо. Мне нужно на 89-ю улицу. Но я была бы вам очень признательна, если бы вы подождали, пока я поймаю такси. Мне все еще немного не по себе.

– Конечно, - сказал священник. Они перешли через улицу. Через несколько минут подъехало такси.

– Еще раз спасибо, - поблагодарила Элисон, усаживаясь.

– Не за что, - ответил священник.
– Держитесь подальше от темных улиц. Он закрыл дверцу.

Элисон обернулась и посмотрела сквозь стекло. Сзади приближалась какая-то машина, освещая фарами улицу. Вот она скрылась за углом, и Элисон откинула голову на спинку сиденья.

– Угол 89-й и Централ-Парка, пожалуйста.

Таксой тронулось с места.

Она снова обернулась и посмотрела сквозь грязное стекло. Священник и монахиня медленно брели вдоль квартала. Элисон благодарно улыбнулась, но улыбка тотчас же сползла с ее лица. Она ненавидела себя. Идиотка! Трусиха! Параноик! Лестные названия проносились у нее в голове. Разве можно так себя вести! Надо следить за собой; что-то странное с тобой происходит. Это онемение рук и ног. Шаги какие-то. Головные боли. Все чепуха.

Элисон пообещала себе, что больше это не повторится. И еще она пообещала себе, что ничего не расскажет Майклу.

Глава 4

– Ой, горячо-то как!
– закричала Элисон, выбегая из тесной кухоньки.

Она протискивалась по коридору с двумя круглыми фарфоровыми посудинами в руках. Осторожно поставила их на стол, сдвинула крышки, чтобы проверить в каком состоянии овощи, отступила на шаг - обозреть плоды своего труда и поправила сверкающие на белоснежной скатерти приборы. Она достала два бокала на длинных ножках и поставила их рядом с каплевидным графином и бутылкой самого дорогого французского вина, купленного утром, в соответствии со строгими инструкциями Майкла.

Бросив взгляд на напольные часы, Элисон всплеснула руками и понеслась обратно в кухню. Через несколько мгновений она вновь появилась с горячим блюдом в руках. Теперь она была спокойна. Оставались еще кое-какие дела, но по крайней мере в царившем здесь два часа назад хаосе начал вырисовываться хоть какой-то порядок.

И тут раздался звонок в дверь. От неожиданности Элисон подпрыгнула на месте и снова метнула взгляд на часы. Девять тридцать. Майкл явился на полчаса раньше. Что же он с ней делает? Да он в жизни никуда не приходил раньше назначенного срока!

– Иду!
– крикнула она.

Подбежала

к зеркалу и оправила свой костюм. Не то чтобы это было необходимо, но первое, что всегда делает застигнутая врасплох женщина, проверяет, в порядке ли ее одежда и макияж. Элисон пригладила волосы, нахмурившись при виде нескольких выбившихся прядей и спрятала под блузку висящее на шее распятие. Звонок раздался снова.

– Иду, Майкл!

Она взялась за ручку двери, отодвинула цепочку и начала было поворачивать ключ, как вдруг остановилась. Майкл не звонил снизу по домофону. Как он сумел попасть внутрь? Разве что кто-нибудь из соседей вошел одновременно с ним. Элисон распахнула дверь.

– Чейзен меня зовут. Чарльз Чейзен, - произнес стоявший за дверью тщедушный человечек со сморщенным, похожим на чернослив личиком. Над ушами у него вились жидкие седые волосики. Пара огромных перекошенных очков чудом удерживалась на кончике острого носа. Впалые щечки были необычайно румяными, что, по всей видимости, объяснялось либо ирландским происхождением, либо состоянием крайнего смущения. В целом лицо его являло собой композицию из линий, впадин и расщелин, очень старых и асимметричных. Но улыбка старичка была весьма располагающей.

– Я ваш сосед из квартиры 5-В, - сообщил он.

Одет мистер Чейзен был в потертый на сгибах бесформенный серый пиджак. Верхние две пуговицы так же, как и пуговицы на рукавах, отсутствовали, хотя ниточки от них все еще торчали. Из петлицы у него свисал увядший цветок.

– А это - Мортимер, - произнес он, кивая на золотисто-зеленого попугая, который восседал на его правом плече.

Птичка что-то прочирикала.

– Да-да, ты прав, - сказал Чейзен. Элисон озадаченно смотрела на попугая.

– Очень умная птица. Необычайно. К сожалению, ни слова не говорит по-английски, так что, если вы не сильны в птичьем языке, боюсь, вам не представится возможности насладиться глубиной его интеллекта.

– Я.., э...
– бормотала Элисон.
– Боюсь, что нет.

– Тц, тц, дорогая. Как-нибудь я научу вас. На самом деле это довольно просто.
– Он помолчал, бросил взгляд на попугая и продолжал: - Я надеюсь, вы любите птиц?

– Да, конечно.

– Он из Бразилии. Бывали там? " - Нет.

– Говорят, чудная страна.

– Да, я слышала, - Эдисон неуверенно затопталась на месте.

Чейзен стоял, выпрямившись, почти по стойке "смирно", вытянув левую руку по шву. А на его согнутой правой руке устроилась глуповатого вида черно-белая кошка с прозрачными зелеными глазами. Такой взъерошенной, клочковатой шерсти Элисон не видела еще ни у одной кошки.

– А это - Джезебель. Она говорит на чистейшем английском, - произнес Чейзен, заглядывая в кошачьи глаза.
– Поздоровайся с милой леди, душа моя. Кошка ничего не сказала.
– Ну же.
– И снова кошка ничего не сказала.
– Да, что-то она неразговорчива нынче вечером. Возможно, у нее расстройство желудка.