Страждущий веры
Шрифт:
— Нельзя убивать… — отрывисто бормотала Айка. — Ангелов. — Из спины торчала рукоять ножа. Кровь пачкала только что выстиранный балахон. — Кто приведёт... — слова тонули в натужных хрипах, — Господина?
Глаза закатились, голова неестественно запрокинулась.
— Айка! — грянул отчаянный вопль.
Чей?
Мёртвая плоть упала на землю, как прежде — мой меч.
Точно как они, безвольно, бездумно, я соскользнула с обрыва.
Глава 8. Влюблённый кузен
1526
Не знаю, сколько меня протащило течение. Я пыталась выбраться, но берега были слишком крутые — я всё время соскальзывала и неслась дальше. Хорошо, что дно не было каменистым, иначе я бы точно расшиблась, ещё когда падала. От холода и напряжения ноги сводило судорогой. Спасли отполированные водой корни нависшей над рекой ивы. Схватившись за них, я подтянулась и выбралась наверх, ободрав ноги об коряги и обжёгшись крапивой.
Меня тут же вывернуло, сердце колотилось, словно хотело выскочить наружу. Но даже отдышаться не вышло — страх погнал в чащу через колючий подлесок и бурелом. Всё сливалось в тёмное полотно. Деревья стали выше, появились просветы, но я не обращала внимания. Хруст сучьев под ногами преследователя нахлёстывал в спину. Хриплое дыхание жгло затылок. Я улепётывала без оглядки, но сколько бы ни бежала, преследователь, косматый и злой, всё равно заступал дорогу и угрожал окровавленным ножом. Кричал: «Сдохни! Сдохни, тварь! Сдохни за Айку!»
Торчащий из земли корень схватил за ногу. Я упала и ударилась головой об сосновый ствол. Тело пронзило болью. Дышалось с трудом. К горлу снова подступила дурнота. Слёзы смешались с тёплыми струйками крови.
Лирия нигде не было — за мной гналась моя совесть. Айка стояла перед глазами живая, прятала покалеченную руку за спину, улыбалась и протягивала букетик васильков, но стоило мне прикоснуться, как она падала замертво. Пластами слезала кожа и плоть, оголяя кости. Из глазниц выползали жирные личинки. У всех было перекошенное от ярости лицо Лирия. Они тянулись ко мне и кричали:
— Это ты убила Айку! Тебе подобные уморили её брата голодом и отрубили ей руку. Убийца! Сдохни!
Безумные видения осаждали сознание. Я пыталась сосредоточиться на чем-то добром и светлом, но мысли всё время возвращались к Айке. Если бы не я, она была бы жива!
Жёсткий сосновый ствол врезался в спину. Только он удерживал меня на тонкой грани реальности. Тёмная бездна небытия надвигалась всё ближе, пока не перенесла меня в туманную пустошь. Я бродила по ней, звала кого-то, но слышала лишь эхо в ответ.
Лицо утёрли мокрой тряпкой. Пахнуло несвежим. Я дёрнула головой, отгоняя дурманный сон, и открыла глаза. На меня уставилась косматая бурая морда. Громадная пасть распахнулась, обнажив клыки, и протяжно рыкнула. Я затаила дыхание, не смея шелохнуться.
Медведь принялся слизывать запёкшуюся кровь с моего
Зверь замер. Бездонные глаза смотрели так проницательно, почти по-человечески.
— О, великий хозяин тайги, отец Дуэнтэ, — заговорила я, перебирая в памяти нянюшкины сказания. Слова молитвы приходили сами: — Именем твоей милосердной жены Калтащ, золотой бабы, заклинаю, прости, что пролила невинную кровь в твоём лесу. Я искуплю её кровью демонов и благими деяниями во славу всей земли мидгардской.
Медведь поднялся во весь рост и закрыл небо. Спина прогнулась. Рёв ударил по ушам. Передние лапы колотили воздух. Сейчас медведь меня задерёт. Просить бесполезно: чужая стихия не знает пощады. Это наказание за то, что убила Айку.
— Брат мой, Ветер, спаси, умоляю, — зашептала я трясущимися губами. Глаза застлала пелена мутных слёз. — Я не хочу умирать!
Налетел ветер, поднял в воздух прошлогоднюю листву и швырнул в косматую морду. Медведь вскинул голову и уставился в небеса. Неподалёку залаяли собаки. Он неуклюже развернулся и скрылся в густых зарослях малинника.
Я измученно выдохнула. Пустая, словно выеденная скорлупа. Выжженная и мёртвая, как земля после пожара. Ни мысли в голове, лишь тупая апатия и ломящая боль в окаменелых от напряжения мышцах. Надвигалась тьма, но лес не отпускал, будоражил шорохами и запахами. Собаки лаяли совсем рядом, спугнули какую-то птицу. Затрещали ветки — кто-то ломился через чащу. Над ухом раздался возглас:
— Она здесь, Вей, быстрее!
— Лайсве! — меня обняли и встряхнули жёсткие руки. — Ты в порядке? Что случилось?
Я прищурилась в лучах яркого солнца. Кто этот высокий стройный юноша?
— Да ты вся мокрая, — он принялся стягивать с меня одежду. Я соображала, как сонная муха, а двигалась и того медленней. Вместо протеста получилось нечленораздельное мычание. Резкий рывок отозвался такой болью, что я чуть не упала в обморок.
— Оставь её! — я с облегчением узнала возмущённый голос Вейаса.
— Я хотел помочь! Она сильно ободралась, а на затылке шишка с кулак. Надо её согреть и отвезти к целителю, — оправдывался незнакомец. Я ему не верила.
— Я её брат, а ты чужой. Занимайся лучше своими гончими, — Вейас оттолкнул его в сторону.
Снова залаяли собаки, сучья затрещали под тяжёлыми шагами. Почему так громко?
— Тише, родная, — зашептал Вейас. — Я с тобой — теперь всё хорошо.
Он развязал тесёмки на рубашке, вынул мои руки из разодранных рукавов и стянул превратившиеся в лохмотья штаны. Получалось только тихо стонать, когда брат случайно задевал ссадины и синяки. Вознаграждением за пытки стал плотно обёрнутый вокруг меня плащ, который ещё хранил тепло Вейаса. Лихорадочные мысли постепенно приходили в порядок.