Стражи

Бруен Кен

левые спиртные напитки

миксеры

спешащие клиенты.

Это серьезное место, где можно серьезно надраться. Никаких вышибал и переговорников у дверей. Эту пивнушку не сразу найдешь. Надо пройти вверх по Шоп-стрит, пропустить Караван-стрит, свернуть в небольшой переулок — и вы дома. Даром там не напоят, зато полная свобода.

Мне там нравится. Это единственное заведение, где мне ни разу не загораживали вход. Ни разу и никогда.

Там нет никаких украшений. На замызганном зеркале — крест-накрест две клюшки для травяного хоккея. Над ними в общей раме

три фотографии. На них Папа Римский, святой Патрик и Джон Ф. Кеннеди. ДФК — в центре. Ирландские святые.

Когда-то папа занимал почетное центральное место, но после Ватиканского совета его понизили в должности. Теперь он слева.

Опасное положение.

Не знаю, какой он папа по номеру, но выглядит, как они все. Весьма вероятно, что он вскоре снова займет положение в центре поля.

Шон, хозяин пивной, — он помнил Клиффа Ричарда, когда тот был молодым, — сказал:

— Клифф был английским Элвисом.

Надо же до такого додуматься.

Эта пивнушка была моим офисом. Я по утрам обычно сидел там и ждал, когда мир постучится и войдет. Шон приносил мне кофе. С каплей коньяка… чтобы убить горечь.

Иногда Шон казался таким хрупким, что я боялся, что у него не хватит сил сделать несколько шагов до моего столика.

Чашка качается на блюдце и гремит, как самые плохие новости.

Иногда я говорю ему:

— Возьми кружку.

Он пугается и отвечает:

— Не положено!

Однажды я поинтересовался, не трясется ли он в унисон с чашкой.

— Ты когда-нибудь уйдешь на пенсию?

— Ты когда-нибудь бросишь пить?

— Что ж, баш на баш.

Через несколько дней после Челтенгема я сидел за своим обычным столиком. Я выиграл несколько фунтов на бегах с препятствиями и не все еще промотал. Читал «Тайм-аут». Покупал газету почти каждую неделю. Путеводитель по Лондону, где рассказывается обо всем, что происходит в столице.

Мой план.

Да-да, у меня был план. Вряд ли бывает что-нибудь более опасное, чем алкаш с планом в голове. Вот какой план был у меня.

Я соберу все до последнего пенни, еще подзайму и двинусь в Лондон.

Сниму квартиру в Бейсуотере и буду ждать.

Вот так. Просто ждать.

Эта мечта помогла мне пережить много тяжелых понедельников.

Шон приблизился громыхая и спросил:

— Так ты собираешься ехать или нет?

— Скоро.

Он пробормотал что-то вроде благословения.

Я отпил глоток кофе, и он обжег мне нёбо.

Прекрасно.

Затем в действие вступил коньяк, согревший мне рот. Эти дивные минуты перед падением.

Застывший на мгновение рай.

Д. М. О'Нил в «Даффи умер» писал, что коньяк освобождает дыхание, а потом снова не дает дышать. Более того, приходится вставать все раньше и раньше, чтобы допиться до трезвости к открытию.

Попробуйте объяснить все это человеку, не страдающему такой привязанностью к выпивке.

В пивную вошла женщина, огляделась и прошла к стойке. Я пожалел, что выгляжу так себе. Опустив голову, попробовал задействовать свои детективные способности. Или, вернее, наблюдательность. Я только взглянул на нее. Что мне запомнилось? Темное пальто средней длины,

хороший покрой. Глубоко посаженные глаза, носик пуговкой, крупный рот. Хорошенькая, но не слишком. Туфли на низком каблуке, хорошие, кожаные.

Вывод: дамочка не по мне.

Она заговорила с Шоном, он показал на меня. Она направилась ко мне, и я поднял голову.

— Мистер Тейлор? — спросила она.

— Угу.

— Можно вас на пару слов?

— Конечно, присаживайтесь.

Вблизи она оказалась симпатичнее, чем издалека. Вокруг глаз глубокие морщины. Я решил, что ей под сорок

— Хотите что-нибудь выпить? — спросил я.

— Тот человек обещал принести кофе.

Пока мы ждали, она изучала меня. Не тайком, а открыто, без смущения. Подошел Шон с кофе… и — обратите внимание! — тарелкой печенья. Я вытаращился на него, и он смутился:

— Не твое дело.

Когда он ушел, она сказала:

— Он такой хрупкий.

Не подумав, я ляпнул ужасную глупость:

— Он? Да он нас с вами похоронит.

Она вздрогнула. Мне показалось, ей захотелось спрятаться. Я кинулся напролом:

— Что вы хотели?

Она взяла себя в руки:

— Мне нужна ваша помощь.

— В чем?

— Мне сказали, вы можете помочь.

— Ну… может быть…

— Моя дочь… Сара… она покончила с собой в январе. Ей было всего шестнадцать лет.

Я состроил соответствующую гримасу. Она продолжила:

— Я не верю… что она себя убила… она не могла.

Я с трудом сдержал вздох. Она коротко, с горечью улыбнулась и заметила:

— Любая мать, наверное, так скажет, да? Но потом кое-что случилось.

— Потом?

— Да, позвонил какой-то человек и сказал: «Ее утопили».

Это проняло меня. Я попытался собраться с мыслями и переспросил:

— Что?

— Так он сказал. Больше ничего, только эти два слова.

Тут я сообразил, что даже не знаю ее имени.

— Энн… Энн Хендерсон.

Что-то я не форме. Надо бы привести себя в порядок. Я залпом допил сдобренный коньяком кофе. Немного помогло.

— Миссис Хендерсон… я…

— Не миссис… я не была замужем. Отец Сары оставил нас давным-давно. Нас было всего двое… вот почему я знаю, она бы меня не бросила… никогда.

— Энн, когда случаются такие трагедии, иногда находятся придурки и всякие идиоты. Их притягивает чужая беда. Они расцветают на чужом горе.

Она закусила губу, потом подняла голову:

— Он знал. — Она порылась в сумке, выудила оттуда пухлый конверт и сказала: — Надеюсь, этого хватит. Мы копили деньги на поездку в Америку. Сара мечтала об этом. — Положила рядом с деньгами фотографию.

Я сделал вид, что смотрю.

— Вы попытаетесь? — спросила она.

— Не могу ничего обещать.

Знаю, есть много всякого, что я должен был, обязан был, мог сказать. Но я промолчал.

Она спросила:

— Почему вы пьете?

Застигла меня врасплох.

Я ответил:

— Думаете, у меня был выбор?

— А, все это чушь.

Я уже почти разозлился, хотя еще крепился.

— Тогда почему вы хотите, чтобы вам помог… алкаш?

Она встала, смерила меня суровым взглядом и сказала: