Стражи
Шрифт:
Он сел, вытащил табак и бумагу:
— Не возражаешь?
— Валяй кури.
Он закурил.
Он был заядлым курильщиком. Втягивал дым с такой силой, что щеки западали. Выдыхал дым с глубоким вздохом, уж не знаю, что он означал — удовлетворение или агонию. Он сказал:
— Я знал тебя, когда ты еще за девушками бегал.
Ничего хорошего в тех днях не было. Все ухаживания впустую. Встречал девушку, водил в кино, гулял с ней, если повезет, держал за руку без всяких на то причин. Никакого кайфа.
Теперь это называется
вопросы
обязанности
и
беременности.
Теперь кайф словить можно только с помощью кокаина. Вы уже не дарите цветы, вы посещаете терапевта.
Джойс говорит:
— Слышал, ты завязал.
— До известной степени.
— Молодец. Рекомендацию мне не дашь?
— Куда?
— На почту.
— Конечно, но я не уверен, что я подходящий человек.
— Это не имеет значения. Мне не нужна работа.
— Не понял?..
— Это для работников социального обеспечения. Делаю вид, что пытаюсь найти работу.
— А… ну ладно.
— Большое спасибо. — И он ушел.
Я встал и уже клал деньги на стол. Подошел Шон:
— Что это?
— Деньги за кофе.
— И с каких пор ты начал платить? Все! Он меня достал!
И я рявкнул:
— Что тебя сегодня за муха укусила?
— Повежливее, сопляк.
Я протиснулся мимо него и сказал:
— Ты хитрый старый пердун.
* * *
Во время последней мессы в соборе Голуэя какой-то сопляк турист, из молодых да ранних, запугал прихожан, пройдясь по проходу с игрушечным пистолетом в руке.
Его посадили, но сразу же освободили под залог в шесть фунтов, потому что у него не было денег.
Как потом выяснилось, его друг приручил одиннадцать крыс, они дали им всем имена и кормили у себя в палатках.
Остается только спросить, как парня из рекламы «Карлсберга»: «Зачем?»
Я шел по Ки-стрит. Старожилы произносят «Кей», для остальных же она «Ки». Что-то, видно, случилось там, на небесах, потому что внезапно выглянуло солнце и осветило дома.
На меня упала тень. Самый главный алкаш. Я знал, что его зовут Пэдриг. Про него вечно ходили сплетни. Вроде бы он из хорошей семьи и когда-то был
учителем
юристом
нейрохирургом.
Сколько я его знаю, он всегда был навеселе и любил литературные сравнения. Сегодня он тоже был слегка поддавши. Сказал:
— Приветствую тебя, мой бородатый друг. Мы случайно не принимаем участие в празднике зимнего солнцестояния?
Я улыбнулся и дал ему несколько фунтов. Мы оба сделали вид, что не замечаем, как
Он сказал:
— А ведь я знал твоего отца?
— Пэдди… Пэдди Тейлор.
— Человек скромный и со вкусом. Так ведь?
— Он бывал разным.
— Судя по тому, что ты говоришь о нем в прошедшем времени, он уже не с нами… или… еще хуже… в Англии.
— Он умер, умер.
Пэдриг набрал в грудь воздуха и запел. У меня сердце в пятки ушло. Он пел, скорее орал:
— Вслепую, вслепую наконец мы покидаем этот мир!Он наклонился, чтобы подобрать окурок, прикурил, чиркнув спичкой по помятому коробку. Я нервно оглядывался, надеясь, что песня закончилась. Он глубоко затянулся, выдохнул, окружив себя клубами дыма, и рявкнул:
— Но человек может не задерживаться, потому что нигде не найдет он покоя!Я воспользовался паузой:
— Ты замолчишь, если я дам тебе еще денег?
Он засмеялся, показав два желтых зуба. Остальные, по-видимому, пали в битве.
— Обязательно.
Я дал ему еще фунт. Он посмотрел на него и сообщил:
— Я евро тоже беру.
Я пошел наискосок через площадь. Пэдриг вышагивал рядом и говорил:
— Ты не из тех, кто отдаст много… во всяком случае, в области информации. Что, по твоему мнению, имеет качества краткости и ясности?
Прежде чем я смог ответить на этот вопрос кратко или ясно, он зашелся в страшном приступе кашля. Его просто выворачивало наизнанку. Я дал ему носовой платок. Он вытер им слезы.
— Я у тебя в долгу, молодой Тейлор. Не помню, сколько миль я прошел с тех пор, как товарищ-пилигрим предложил мне платок
— Твой выговор трудно определить, — заметил я.
— Как и постоянный доход, он имеет особенность ускользать, не говоря уже о том, что может переливаться через край.
Не зная, что на это сказать, я даже не стал пытаться. Он продолжил:
— В далекую темную эру моего существования я жил, кажется, недалеко от Лаута. Ты что-нибудь слышал об этой пустынной местности?
— Нет.
Я изо всех сил старался не говорить, как он. Очень заразно. Он запустил руку в глубокий карман своего твидового пальто. Вытащил коричневую бутылку:
— Хочешь глоток?
Он вытер горлышко чистым углом моего носового платка. Я покачал головой. Он не обиделся и сказал:
— Единственная разумная мысль, какую я помню: лучше быть везучим, чем хорошим.