Стрекоза ты моя бестолковая

Булатова Татьяна

За Машеньку тревожиться было некому.

– Детдомовка? – удивилась Костина сестра Вера и преисполнилась к будущей снохе жалости.

– Да вроде нет. Ничего не говорила, – пожал плечами Рузавин и потер кадык.

– А чего ж не узнаешь? – изумилась Вера, служившая медсестрой в военном госпитале. – Человек не сорняк, сам по себе не растет. А у тебя от нее дети будут.

– Когда еще, – развел руками Костя.

– Скоро, – пообещала заботливая сестра. – Женишься, и будут, а ты даже родни своей не знаешь: кто мать? кто отец?

откуда? Или вы свадьбу не играете?

– Играем, – успокоил сестру Рузавин. – Заявление ж подали.

– И когда?

– В мае женимся.

– В мае?! Не надо, Кость, в мае. Не женятся люди в мае-то. Май – плохой месяц. Кто в мае, тот и мается. Всю жизнь мается. Не зря ж говорят.

– Вер, ну какая разница: в мае, в апреле? Спросили: «На май согласны?» Согласны. Ну, раз согласны, то и дело с концом.

– Как скажешь, Костя, – тут же смирилась Вера и решилась еще на один вопрос: – А свадьбу большую делать будете?

– Да нет, – протянул Рузавин. – Человек на двадцать. И то не наберется. Ты вот с мамкой, Михалыч с женой, я с Маней – это шесть. Ребята мои, – Костя мысленно перебрал имена товарищей, загибая при этом пальцы, – четверо. Десять, значит. Кореша армейские – не знаю, то ли будут, то ли не будут. Ну и от Машульки – подружки, – Рузавин немного подумал и уточнил: – Может быть. Одна. Варя – напарница. Ну и еще, вдруг что, пять мест оставили. Кто знает, сестры-то наши с тобой из Ленинграда приедут?

Вера отрицательно покачала головой.

– Думаешь, не приедут?

– Далеко уж больно: два дня дороги-то. Опять же – с детьми ехать придется. Больно, Кость, хлопотно.

– Их дело, – вдруг обиделся всегда добродушный брат и сложил перед собой руки, как первоклассник.

– Да ты на них не серчай, – захлопотала вокруг него Вера. – Свои дети будут, поймешь, – пообещала она, защищая сестер, а потом вдруг спохватилась и все-таки решилась задать еще один вопрос, предварительно сопроводив его извинениями: – Ты уж, Кость, прости меня, скажешь, мол, не в свое дело лезу, только вот непонятно, Маша-то твоя… С ее стороны, говоришь, только одна подружка будет? А может, и не будет. Ни отца, ни матери, никого?

Рузавин захлопал глазами и с досадой хлопнул себя по лбу:

– Да я как-то и не подумал!

– Вот! – торжествующе воскликнула Вера. – А ты подумай! Подумай и спроси: чья ты, мол, Маша? А то не жена, а кот в мешке, – повторила она слова своей престарелой матери и тут же расстроилась, потому что увидела, что у брата испортилось настроение. – Ты это, Кость, не надо, не обижайся. Я б и не спросила, мама вот очень волнуется: как? чего? Мне-то как скажешь: надо, значит, надо.

Хотела было Вера напроситься на встречу с будущей женой брата, да не осмелилась – и так больно много наговорила, хоть и молчунья. Уехала, так и не выполнив материнского задания – посмотреть, разузнать, Косте жизнь облегчить. Да и облегчения-то особенного не получилось: наоборот, похоже, растревожился

Рузавин, задумался и нечаянно заснул в ожидании возлюбленной.

В Костином сне звучала музыка – та самая, что в каждом аккорде ему мерещилась и за собой звала Машенькиным голосом: «Пойдем со мной… Со мной – счастье… Ты и я… Больше никто не нужен…» «Никто!» – подумал Костя и проснулся в залитой солнцем комнате. На подоконнике сидела, обняв колени, материализовавшаяся из сна возлюбленная.

– Пришла? – выпрыгнуло из груди Костино сердце и поскакало к Машенькиным ногам.

Даже головы она не повернула, только губы поджала.

– Давно сидишь? – поинтересовался Костя и с силой потер глаза – вдруг мерещится.

Снова не ответила ему возлюбленная. Даже бровью не повела.

– Чего ты? – поднялся Костя и шагом преодолел разделяющее его с нею пространство. – Случилось что?

Приоткрыла свои стрекозиные глаза Машенька, ресницами хлопнула и строго на будущего мужа посмотрела, в ту самую его глубину, в которую он и сам не заглядывал:

– Кто у тебя был?

– Никто, – отрекся от сестры Рузавин, словно запамятовал об ее визите.

– Не ври, – снова хлопнула ресницами Маша и расцепила руки.

– Честно, – улыбнулся Костя и потянул возлюбленную на себя.

Машенька уперлась ногами в окрашенный масляной краской откос и замотала головой.

– Иди-иди, – приговаривал Костя, а сам, перехватив будущую супругу под грудью, продолжал стаскивать ее с подоконника. Та, упираясь в его плечи руками, задела локтем стекло. Оно задребезжало, Маша вздрогнула, потеряла бдительность и оказалась в руках у жениха. – Тихо-тихо, – прошептал он ей на ухо и стиснул в объятиях. – Смотри – вылетишь.

– И вылечу, – посулила Машенька. – Если узнаю…

– Тебе бояться нечего, – прошептал Костя, выкладывая возлюбленную, словно маленького ребенка, на кровать. – Куда я от тебя денусь?

– А кто приходил тогда?

– Кто? – никак не понимал Рузавин сути тревожащего Машенькину душу вопроса.

– К тебе. Сказали. Женщина приходила. Сегодня. Красивая.

– Ко мне? Женщина? Так это не женщина! – объяснил Костя. – Это Вера. Сестра. С тобой вот познакомиться хотела. Да ждать не стала – на автобус опаздывала. У нас ведь мать в поселке. Никак в город не хочет перебираться. Вот Вера через день к ней и катается.

– А ты?

– Что я?

– А ты чего не катаешься? – еле слышно вымолвила Машенька.

– Так мне некогда, – охотно пояснил Костя. – Я тебя жду. У нас ведь с тобой как? То ты в рейсе, то я. Вся жизнь в ожидании проходит. Ты же вот тоже домой не катаешься? Или ты городская?

– Нет.

– А чья ты, Маш?

– Твоя, – потянулась к Рузавину девушка.

– Это я понимаю, что моя. Родители-то у тебя есть?

Машенька утвердительно кивнула.

– Далеко?

И снова девушка предпочла отмолчаться и просто покачала головой.