Стрекоза в янтаре
Шрифт:
– Какая-то дама употребляла эти духи… – он касался флакончика, – наносила их капли за уши, на запястья, – что вы еще там душите, дамы?
Подняв голову, он улыбался пухленькой белокурой девушке, сидевшей в первом ряду. Та краснела, хихикала и касалась V-образного выреза блузки.
– Ах, ну да, конечно, здесь! И точно так же поступала владелица этого флакончика.
Все еще улыбаясь девушке, он откупоривал его и подносил к носу.
– Что там, профессор? «Aprege»?
А он, оказывается, вовсе не такой уж скромник, этот
Лектор закрывал глаза, глубоко втягивал воздух, тонкие ноздри трепетали у горлышка флакона.
– Нет. Это «L’Heure Bleu». Мои любимые.
Он поворачивался к столу, наклонялся. Волосы падали на лоб, рука задумчиво застывала над рядом миниатюр.
– А это особый разряд предметов. Портреты… С одной стороны, произведения искусства, с другой – на них изображены сами люди. Но насколько они для нас реальны?
Он брал крошечный овал, поворачивал его к аудитории и читал вслух надпись на бирке, прикрепленной к обратной стороне:
– «Дама» работы Натаниэля Плаймера, подписан инициалами, датируется тысяча семьсот восемьдесят шестым годом. Дама с вьющимися каштановыми волосами, уложенными в высокую прическу, в розовом платье с пышным воротником, на фоне облачного неба».
Он поднимал лежавшую рядом миниатюру квадратной формы.
– «Джентльмен», работы Горация Хоуна, подписан монограммой, датируется тысяча семьсот восьмидесятым годом. Господин с напудренными волосами, собранными в хвост, в коричневом сюртуке, синем жилете, с жабо и орденом, возможно, Почетным орденом Бата».
На миниатюре был изображен круглолицый мужчина со сложенными бантиком губами – характерная мина для портретов XVIII века.
– Художники нам известны, – продолжал он, откладывая миниатюры. – Они или подписывали свои работы, или же оставляли какой-либо ключ в манере письма, сюжете рисунка, позволяющий определить авторство. Но что мы знаем о людях, которых они писали? Да, мы видим их, и, однако же, ничего о них не знаем. Странные прически, чудная одежда, они не похожи на известных вам людей, верно? А стиль письма, он делал их похожими друг на друга. Поэтому что мы можем о них сказать? Иногда, правда, встречаются исключения.
Рука кружилась над миниатюрами, выбирала одну, овальную.
– «Джентльмен…»
Он поднял портрет. С него из-под шапки огненных волос, в кои-то веки прибранных, заплетенных в косицу и завязанных ленточкой по тогдашней моде, смотрели синие глаза Джейми. Острый кончик носа едва не касался пышных кружев высокого воротника, крупный рот приоткрыт, уголок его приподнят – того и гляди заговорит.
– Но ведь то были реальные люди, – настойчиво продолжал звенеть голос Фрэнка. – Они занимались тем же, что и вы, ну разве что не ходили в кино и не носились по автострадам.
Со стороны аудитории слышался одобрительный смешок.
– Они заботились о своих детях, любили своих мужей и жен… Ну, по крайней мере, иногда…
Громкий
– «Дама», – продолжал он после паузы, бережно держа последнюю миниатюру в ладони. – С роскошно вьющимися каштановыми волосами до плеч, в жемчужном ожерелье». Даты нет. Художник неизвестен.
Это было зеркало, а не миниатюра. Щеки у меня вспыхнули, губы задрожали. Пальцы Фрэнка нежно коснулись подбородка и изящной линии шеи. Слезы наполнили глаза и покатились по щекам, а в ушах все звучал назидательный голос. Лектор отложил миниатюру, и глаза мои уставились в деревянный потолок.
– Без даты… Неизвестен… Но ведь когда-то… она была живая.
Дышать стало нечем. Сперва мне показалось, что из-за стекла, в которое была вставлена миниатюра. Но вот к моему носу прикоснулись чем-то мягким и влажным. Я отдернула голову и проснулась, чувствуя, что подушка под щекой мокрая от слез. На плече лежала большая и теплая рука Джейми, он нежно тряс меня.
– Ш-ш-ш, девочка! Ну, тихо, тихо… Тебе просто приснился сон… Я здесь.
Повернув голову, я уткнулась носом в его обнаженное плечо. Я крепко приникла к нему, а в уши медленно входили знакомые домашние шумы, вновь возвращая к жизни, которая была моей… Моей!
– Прости, – прошептала я. – Мне снилось… снилось, что…
Он похлопал меня по спине и полез под подушку за платком.
– Знаю. Ты назвала его имя.
Голос звучал печально.
Я снова уткнулась ему в плечо. От него пахло теплом, взъерошенными со сна волосами, и этот запах смешивался со слабым ароматом свежего постельного белья.
– Прости, – повторила я.
Он фыркнул, но на смех это походило мало.
– Сказать, что я ревную тебя к этому человеку, было бы ничего не сказать. Жутко ревную. Но возражать против того, чтобы он тебе снился или чтобы ты плакала из-за него, – тут я бессилен.
Палец нежно провел по мокрому следу у меня на щеке, потом Джейми промокнул его платком.
– Так ты не возражаешь?
Он криво улыбнулся в полумраке:
– Нет. Ты ведь его любила. Разве я могу обижаться на то, что ты его оплакиваешь? К тому же меня утешает одна мысль.
Он замолк. Я протянула руку и откинула взъерошенные рыжие волосы со лба.
– Какая же?
– Что в случае чего ты и меня тоже будешь оплакивать, – еле слышно произнес он.
Я вжалась лицом в его грудь, слова звучали приглушенно.
– Я не буду оплакивать тебя, потому что не придется. Не собираюсь терять тебя, слышишь?
Тут меня осенила одна мысль, и я подняла на него глаза.
– Ты ведь не думаешь, что я хочу вернуться? Не смей так думать только потому, что я иногда вспоминаю Фрэнка!
– Нет.
Он произнес это быстро и тихо и еще крепче сжал меня в объятиях.
– Нет, – повторил он еще тише. – Мы принадлежим друг другу, ты и я, и ничто на свете не в силах нас разлучить.
Он погладил меня по волосам.