Стрекоза
Шрифт:
– Вижу вас не блондинкой, а темно-русой шатенкой, в бордовом платье модного покроя с золотыми пуговицами спереди и чуть открытой спиной, на губах у вас вишневая помада, на шее бусы-горошины, примерно такие, как у меня. – Тут она трогала свои темно-красные бусы для усиления эффекта и продолжала: – Вы в большой светлой зале, вокруг много людей, звучит музыка, к вам подходит военный средних лет с седыми висками и приглашает на танец. На выходе он накидывает вам на плечи пальто с меховым воротником, вы идете вместе по улице, и он покупает вам…
Но дальше можно было не говорить, что именно покупал военный, так как девица была
А вот другой тип клиентки, такой, как эта полная дама в ярко-розовой шляпе со страусиным пером и увесистыми кольцами на каждом пальце, был невыносим, потому что такие просто умирают со скуки и приходят, чтобы поморочить гадалке голову. Такая дама приходила в поисках общения под девизом «расскажи мне то, сама не знаю что» и выматывала Серафиму долгими историями о своих домработницах, мужьях, поклонниках, детях, собаках, попугаях, фикусах, а также о своих болезнях, гастрономических пристрастиях и диетах, которые никогда не имели должного эффекта.
Еще такие дамы беспрестанно перескакивали с одной темы на другую, задавали сотни вопросов и никогда не слушали на них ответа, и Серафиме не оставалось ничего иного, как поставить им следующий беспощадный диагноз: идиотия на фоне полного отсутствия интеллекта, духовности и смысла жизни, и как следствие этого – отсутствия определенных проблем, что, собственно, и было проблематично. Таким дамам было бесполезно пророчить выгодных женихов и удачные знакомства, а нужно было просто, набравшись терпения, описывать клиентку примерно так:
– Вижу, что вы человек редкого достоинства и душевных качеств, вы сентиментальны и романтичны, вы терпеливы и внимательны к окружающим, но это мало кто ценит и замечает, вы щедры, незлопамятны и мягки по характеру… (Тут обычно растроганная собственной добротой клиентка начинала застенчиво сморкаться в надушенный платок и утирать украдкой слезы умиления.) И многие обязаны вам своим благополучием. Например, вы решите повысить своей домработнице помесячную плату даже без того, чтобы она вас об этом попросила. После этого и вам кто-то очень сильно поможет, и будет удача в делах вашего мужа.
Дама как-то сразу обмякала, успокаивалась, переставала тараторить всякие глупости и под конец визита, изумленная своими же собственными добротой, мягкостью и щедростью, о которой она даже не подозревала, жаловала златоустой гадалке червончик поверх ранее установленной таксы.
А толстой продавщице сластей Каринэ Серафима без всяких обиняков прямым текстом советовала:
– Не обсчитывай и не обвешивай покупателей, подруга, а то вот в чашке фуражка с кокардой выпала вверх ногами,
– Да как же они проверят, – удивлялась простодушно Каринэ и ругалась по-армянски.
А Серафима, заглянув в чашку, продолжала ее пугать:
– Продала ты конфет на десять рублей на прошлой неделе не кому-нибудь, а жене начальника ОБХС, и, судя по всему, она сдачу пересчитала. На рубль ты ее, того, обдурила. Смотри. – И показывала тонким пальцем на линию из гущи, прилипшую к внутреннему боку чашки, действительно очень похожую на единицу.
– Астватим [4] , – смущенно бормотала Каринэ, глядя на грозовые тучи, зависшие большим пятном гущи посередине чашки, и правда похожим на фуражку, и низким голосом подвывала: – Разве же их всех упомнишь, кто таков? Ну да я уж постараюсь, буду внимательнее. Шноракалэм [5] , Сима, шноракалэм. – И совала Серафиме в руку конфету «Гулливер», завернутую в такую же липкую и засаленную двадцатипятирублевку, как и ее рабочий фартук и халат.
4
Ох ты господи (арм.).
5
Спасибо (арм.).
Неудивительно, что не прошло и полугода, как нужная сумма была почти собрана. И вот однажды, ближе к Новому году, поздно вечером Севка пришел из кино и с порога увидел его – большого, неловкого, нелепого в этой чуждой такому объемному предмету обстановке (и оттого Севке показалось, что он сразу съел все окружающее пространство), но чертовски красивого – просто великолепного. Он стоял прислоненный к стене недалеко от окна, в открытом футляре, который почему-то смотрелся довольно зловеще, как будто это был человек на смертном одре, одетый в строгий классический костюм. Тем не менее это выглядело торжественно.
– Ой, – сказал Севка и, подойдя близко-близко к подарку, потрогал его гладкую лакированную поверхность. – Ой, – повторил он. – Где ты его взяла?
– Секрет, – загадочно ответила Серафима и села на стул рядом с футляром. – Красивый?
Видно было, что футляр с позолоченным замком ей нравился куда больше самого инструмента.
– Ага, – сказал ошеломленный Севка и попробовал струны. Они упруго и приглушенно откликнулись на его огрубевшие к тому времени руки, как будто притаились, не решаясь зазвенеть в полную силу при совершенно посторонних и незнакомых людях.
– Где ты его взяла? – тупо повторил Сева, забыв, что только что уже спрашивал об этом Серафиму.
– Где взяла, там уже нет, – огрызнулась почему-то Серафима и вышла покурить. Она вдруг почувствовала, что стала лишней, что мешает Севке, а вернее, им обоим ближе познакомиться.
Так, с самых первых минут новый предмет оказался чем-то вроде нежданного родственника, о котором забыли, пригласили к себе в дом из вежливости, а он вдруг решил остаться, и теперь надо было к нему хочешь не хочешь понемногу привыкать и подстраиваться под его привычки, а главное – умопомрачительные габариты.