Стрела и солнце

Ильясов Явдат Хасанович

«Я, эвпатрид, должен уговаривать этого грязного полу-варвара! — подумал глашатай с ненавистью. — Если б не Асандр… Тьфу, дерьмо!»

Он сплюнул.

Сын Раматавы сокрушенно вздохнул, поднялся, откинул со лба спутанные волосы.

— И Асандр опять бросит меня в т-темницу? — проговорил он с мрачной усмешкой. — Мне снова будут п-прижигать спину раскаленным железом? — Лицо Ореста потемнело. Глаза сверкнули на одно мгновение, но тут же потускнели. — К-какая разница? — пробормотал он, отвечая на свои мысли. — П-пойдем, архонт петухов. Где Ламах?

— Прежде всего, тебе надо привести себя в надлежащий

вид, — заметил глашатай. — Потом… я должен поставить тебя в известность об одном обстоятельстве.

Глашатай замялся.

— К-какое там еще обстоятельство?

— Ламах выдвигает одно важное условие.

— Опять у-условия.

— Он требует, чтоб ты на три года остался здесь, в Херсонесе. Как почетный заложник, на всякий случай. Понимаешь? Как на это смотришь?

— Как с-смотрю? — Орест усмехнулся. — Допустим, не согласен…

— Тогда будешь держать ответ перед Асандром!

— Держать о-ответ? — Орест побледнел, схватил глашатая за шиворот, рывком, с неожиданной силой, притянул к себе и зарычал ему в округлившиеся от ужаса глаза: — Слушай, ты, с-скотина! Будь я немного глупей, чем есть, я б выпустил тебе сейчас кишки и намотал на твою же шею. И сделал бы доброе дело. Но я, на свою беду, слишком умен. Понимаю, что совершенно напрасно у-убивать такого пса: твое поганое место тут же займут сто мерзких щенков, более гнусных, чем ты. Поэтому я не снесу т-тебе гнилую башку, хотя она этого давно заслуживает. Я лишь скажу кое-что… Запомни сам и передай с-старому мерзавцу Асандру: я не просился обратно в Белый дворец. Вы сами приволокли меня туда. Так? Я не требовал от старика, чтоб он меня женил. Так? Я не рвался в Херсонес. Так? Все это вы затеяли с-сами. Моя женитьба вам для чего-то нужна… Для чего — я не знаю и знать не хочу. Вы принуждаете меня назваться мужем дочери Ламаха? Хорошо, я им назовусь. Мне не хочется, но я устал, не могу сопротивляться. Мне все равно. Но… я тоже выдвигаю свои у-условия! Во-первых, п-пусть Асандр больше ничего не требует от меня. Во-вторых, пусть Ламах не вздумает впутывать меня в свои дела. В-третьих, пусть Гикия, которая то не с-соглашается, то вдруг соглашается выйти замуж, ограничится высокой честью именоваться женой боспорского царевича. Я лично ей н-ничего не должен. Вертите моим именем, как хотите, раз уж оно понадобилось вам для каких-то ваших пакостных целей, но меня самого не трогайте. Главное — пусть дают вина, сколько захочу! Иначе сбегу к одноглазым киклопам. Попробуйте к ним сунуться… П-понимаешь?

Он взял перетрусившего царедворца за плечи, повернул и дал ему крепкого пинка:

— Идем, п-приятель! Может быть, и тебя ж-женить заодно на какой-нибудь херсонеситке? Я видел тут ночью одну смазливую девчонку. Только она не рыжая, вот беда…

Утро. Косой луч пронзил, словно пика, слабо колеблющиеся кроны смаковниц и достал горячим острием статую Гермеса.

На мраморном затылке бога вспыхнул блик, подобный серебряной монете.

Затем сразу, будто начищенный до блеска медный диск, подброшенный кверху участником олимпийских игр, над рощей возникло, точно выкатилось в небо, знойное таврское солнце.

Перед каменным столбом, увенчанным головой купеческого заступника, до самой воды легла полоса прозрачно-синей тени. Сквозь тень проступала светлая охра

берегового песка.

Пологая дуга Каламитского залива. Степь. Плоский берег. Огромные соленые озера. Целебная грязь. Хлебный край. Страна пшеницы, овощей, винограда.

— Артемида! — Дион засмеялся от радости, переполнявшей грудь. Смуглый, тонконогий, он стоял на берегу лимана и думал о дочери Ламаха.

Впереди, в бухте, кружились, будто чайки, белопарусные суда рыбаков. Слева звучала мягкая, как вздох, утренняя песня женщин, полоскавших белье. Они с задумчивой грустью вспоминали о золотистом померанце, который кто-то сорвал и тайно унес из сада.

За спиной раскинулась Керкинитида — чистый, зеленый, тихий городок, где Дион родился и вырос.

Но юнец ничего не различал. Он видел только Гикию. Она живет совсем недалеко, вон там, прямо на юге. Диону было так хорошо ощущать ее существование на земле, волнующую близость.

Он скоро встретит Гикию!

— Дион! — послышался ворчливый голос. — Куда ты пропал?

Юнец обернулся.

По тропинке спускался, постукивая палкой, Сириск.

— Разве я не говорил, — воскликнул старик досадливо, — что с утра пойдем подвязывать виноград?

— Я купался, — ответил Дион. Ему очень не хотелось отрываться от приятных раздумий о дочери Ламаха и тащиться за город, подвязывать проклятый виноград — все равно с него нет никакого толку. — Может, мне лучше съездить в Херсонес? — спросил он, хмурясь.

— Зачем? — удивился Сириск.

Дион отвел глаза:

— Зелень повез бы…

— Ты… спишь? — Сириск с недоумением посмотрел на сына. — Только позавчера вернулись оттуда. Везти-то нечего. Пусть подрастет еще.

Дион ничего не сказал и лениво поплелся за отцом на виноградник.

Сириск недавно открыл кусты, уложенные на землю и укрытые хворостом и прошлогодней листвой.

Хороший виноград родится на скелетных почвах, содержащих гравий, щебень, обломки известняка. Столовый — умеренно сладкий и достаточно кислый неплохо получается на земле, богатой гумусом. Ряды кустов при посадке ведут не от вершины к подножью, а поперек склона холма — этот способ предотвращает размыв почвы дождевой водой, образование оврагов и помогает задерживать влагу.

От бухты Символов до Прекрасной гавани, далеко за Керкинитиду, виноград можно не укрывать на зиму — урожай все равно будет хороший, потому что с юго-запада дует теплый ветер.

Но Сириску достался надел на теневой стороне бугра, и он, на всякий случай, предпочитал оберечь кусты от холодных северо-восточных ветров и мороза. Искривленные лозы надо было подвязать веревочками из мочалы к столбикам и перекладинам из корявых жердей.

Против обыкновения, Дион работал медленно, с неожиданной у него вялостью — кусты, подвязанные им, часто распадались, и Сириск, потеряв терпение, закричал:

— Что с тобой творится сегодня? Болен?

Дион покраснел:

— Нет.

— Утомился?

— Д-да, — ответил юнец, чтобы старик отстал. Не мог же он признаться отцу, что весь, как амфора, по самое горло налитая пивом, наполнен Гикией и сейчас ему не до работы.

— Это в твоем-то возрасте? — Старик укоризненно покачал головой. — Ну и молодежь нынче пошла! Не будешь шевелиться живей, провозимся целую декаду. Еще междурядья предстоит вскопать…