Стрелецкая казна

Корчевский Юрий Григорьевич

Крепость осаждали с южной стороны, в городе хозяйничали с восточной и южной. Мне было видно, как толпы беженцев, таща на себе самое ценное, уходили из еще не захваченных татарами районов города в окружающие леса. Успеют дойти — спасены: в леса татары не суются.

Так, надо быстрее найти дом купца. Прикинув приблизительно, где он располагался, я помчался туда. Улицы как вымерли, дома стояли с распахнутыми дверьми и воротами. Сейчас здесь не было татар, не было и жителей. Вдали мелькнул человек, но, увидев меня, тут же юркнул в проулок.

Почти

квартал пришлось идти быстрым шагом. Бежать я не хотел, опасаясь сбить дыхание. Наткнешься внезапно на татар — тяжело драться со сбитым дыханием.

Вот и дом купца. Ворота и калитка закрыты на запоры. Татар это не остановит. Перелезет джигит через забор, распахнет ворота — и десяток грабителей с визгом и воплями ворвется во двор, а затем и в дом, хватая все, на что упадет взгляд.

Вот и я стучать не стал — просто перепрыгнул забор и направился к дому. Дверь заперта, наружного замка нет. Стало быть, в доме кто-то есть. Я заколотил рукою в дверь. Почти тотчас раздался старческий голос:

— Кого нечистая принесла в лихую годину?

— Охранник я купеческий, послан узнать — успела ли Лукерья с детишками в кремле укрыться?

За дверью загремели запоры, она приоткрылась, вышел дед «сто лет в обед». Я такого раньше в доме и не видел.

— Ушли они, давно ушли — с детками, и супружница, значит, евонная.

— А ты кто, дедушка?

— Сосед я их, из дома напротив. Уходить — стар уже, а тут за домом присмотрю.

— И ты бы уходил, сосед. В плен тебя не возьмут — года большие, так походя зарубить могут.

— Однова помирать срок, сынок.

— Смотри, дед, я тебя предупредил. Двери закрывай, пошел я. На душе отлегло — хоть семья купеческая под падежной защитой каменных стен. Теперь надо к Елене. Вот уж не думаю, что она дома. Небось, с такими быстрыми ножками в числе первых в крепость прибежала.

Я перемахнул забор, не став открывать калитку, и нос к носу столкнулся с двумя татарами. Вытряхнув из рукава кистень, врезал грузиком в переносицу ближайшему — аж слышно было, как кости захрустели. Второй выхватил саблю из ножен, но махнуть ею не успел. Грузик кистеня впечатался ему в висок, и он рухнул рядом с первым. Разведчики, что ли? Или жажда грабежа одолела, поспешили первыми сумки набить? А где же их кони? Неужто пешком прибежали?

Я спрятал грузик кистеня в рукав, проверил — легко ли выходит сабля из ножен, двинулся по улице. Из переулка с криком выбежала простоволосая женщина в разодранной одежде, за нею гнался пожилой седоусый татарин. Выхватив саблю, я снес ему голову. По-моему, в пылу погони он не обратил на меня внимания.

Не пора ли замаскироваться? На теле у меня была кольчуга — так и на татарах кольчуги, правда, не у всех. Надо на голову шлем нацепить и халат татарский набросит]). Издалека сразу не разберешь, а вблизи… они уже не успеют ничего рассказать другим.

Раздевать того, с отрубленной головой, не хотелось — ведь шлем и халат в крови. Снял шлем-мисюрку, нацепил на голову, стащил халат, провонявший запахом конского пота, дымом

костра, прогорклого сала, и с отвращением натянул на себя. Со стороны посмотреть — небось, смешно.

Я смело пошел по улице. Редкие беженцы, завидев меня, убегали, пару раз натыкался на немногочисленные группы татар — правда, издалека. Разглядев мою одежду и шлем, татары теряли ко мне интерес. Подойди я ближе, сразу стало бы понятно — не татарин я. Кожа светлая, разрез глаз не тот, борода не такая, речью не владею. Но пока сходило с рук, и я шел к цели.

Из распахнутой калитки выскочил горожанин и с диким воплем всадил мне в живот деревянные вилы. Вернее — хотел всадить; я успел немного повернуться, и вилы лишь проскрежетали по кольчуге. Кабы не она — быть бы мне сейчас с распоротым брюхом. За малым я не успел пустить в дело саблю.

— Мужик, ты чего на своих кидаешься? Горожанин посмотрел на лицо, на халат, сплюнул:

— Ходят тут всякие, не поймешь — басурманин или свой.

— Впредь лучше смотри, не то без головы останешься.

Я приоткрыл полу халата, продемонстрировав саблю в ножнах, и двинулся дальше. Как это я чуть не лопухнулся — ведь простой мужик, не воин. А если бы с топором, а не с вилами, да но голове?

За забором тенькнула тетива арбалета — я даже сообразить не успел, как тело среагировало само. Я упал на колени. Там, где мгновение назад была моя голова, торчал из бревна дома арбалетный болт. Партизаны хреновы, так и от рук своих погибнуть можно. Татары не обращают внимания, так свои достанут.

На перекрестке я остановился, пытаясь сориентироваться — все-таки Нижний я знал недостаточно хорошо. С другого перекрестка скакали в мою сторону два татарина. При виде меня они не проявляли беспокойства. Я опустил голову вниз, скрывая лицо под тенью шлема. У мисюрки были стальные поля.

Татары подскакали поближе, остановились, что-то спросили. Я видел перед собой лишь копыта. Выхватив саблю, я вогнал ее в живот ближнему всаднику, взлетел в мгновение на лошадь позади еще сидящего в седле и снес голову второму. Столкнув на землю сидевшее передо мной в седле тело, я уселся верхом сам и развернул лошадь. Той явно не поправился новый хозяин, и она, повернув голову, попыталась укусить меня за колено. «Ах ты, отродье татарское!» — я с силой врезал ей по морде рукояткой сабли, которую все еще держал в руке. Умная лошадка попалась, больше таких попыток не делала. Одно мешало — стремян не было. Как же они ездят?

Я пустил лошадь вперед неспешной рысью. Вот и дом Елены, вернее — за забором стоял обгоревший деревянный остов с провалившейся крышей. Плохо — все добро погорело, но не критично. Самое главное — хозяйка где?

Спрыгнув с лошади, я прошел в калитку. На пепелище — никого. Я усмехнулся — а кого ты, собственно, ожидал здесь увидеть, Юра? Безутешная Елена рыдает над пепелищем дома, ждет, когда татары ее в полон возьмут? Надо поискать в крепости.

Я направился в центр, оставив лошадь. Думаю, бесхозной она долго не останется.