Стрелочники истории
Шрифт:
– Какую дыру?
– Такую. Сам не знаю, а посреди леса - дыра, и в той дыре другую землю видно. Голо и пусто, ничего не растет. Не иначе - сама преисподняя.
– Свят, свят, свят...
– тиун перекрестился.
– Вот и думу теперь думаю, что князю говорить? Молод он, а ну как дров наломает?
– Неужто, и правда - преисподняя? Самих чертей видел?
– Чертей не видел, врать не буду, Люди там были, говорят не по нашему, но понять можно. Два десятка видел, а сколько там, за дырой - то мне не ведомо. А вечером
– Ты, Фома Доброщинич, беги позови отца Дормидонта, он человек грамотный, все ему обскажи, потом вместе к князю и пойдете. Ступай. Ох, грехи наши тяжкие, что ж на свете делается, не иначе - конец света наступает...
– причитал тиун, направляясь к княжьему терему.
– Значит, два десятка всего?
– переспросил князь Фому, подытоживая рассказ.
– Да, княже. Но этих я видел, а сколько там, в дыре?
– Дыра, не иначе, в загробный мир.
– вставил монах Дормидонт.
– Оружейны?
– спросил князь.
– Доспехов и мечей не видел. Все одеты в одинаковые зеленые рубахи, и штаны такие же. Ткань тонкая, хорошей выделки, строчки ровные, сапоги высокие. Наши дровосеки такую одежу только на праздник бы одели, да и то многим за всю жизнь на нее не заработать, а эти в праздничных рубахах лес рубят и не жалеют особо. С оружием, княже, право - не знаю, что сказать. Ничего такого не приметил, Зато их главный, похоже десятник, когда говорил с ним - с такой усмешечкой на мой меч посмотрел, как на игрушку детскую. Да и то, их пилы самопильные - что им наши доспехи? Махнет без замаха, будешь в доспехе или вовсе голый - за мгновение падешь, как те сосны.
– Зачем антихристам оружие?
– опять встрял монах.
– Они тебя не мечом, а колдовством побьют.
– Зело повозка та железная меня смущает.
– размышлял вслух Фома. Десятник их сказал, огонь внутри горит и ту повозку двигает. Если она деревья возит, то нас смахнет и не остановится.
– Бесовский то огонь.
– подал реплику монах.
– А может сжечь их? Запалить лес со всех сторон?
– Ну и что? Нырнут в свою дыру, и поминай - как звали. Пожар же в такую сушь и до Новоторга докатится, ты, что ль, отец Дормидонт, тушить будешь? ответил князь.
– Вот что я думаю, нужно нам захватить кого из этих и допросить. Кто они, сколько, с какой целью в нашем лесу деревья рубят. А потом подумаем. Возьми людей, десятка три. Хватит, полагаю. В бой пока не лезь, по тихому. Понял?
– Да что ж непонятного, княже. Если по тихому - зачем три десятка? Одного моего хватит. Токмо, не было бы хуже?
– Про людей - тебе виднее, а про хуже-лучше - мне решать.
– вдруг вспылил юный князь, и при этом его ломающийся подростковый голос на крике внезапно пустил "петуха".
Отчего Всеволод разозлился еще больше. Тиун, весь разговор хранивший молчание,
– Княже, посаднику Иванко будем говорить?
Князь ненадолго задумался:
– Нет. Если сорвется что, он же нас перед Новгородом срамить будет, пусть уж не знает. А если по нашему выйдет - вот тогда и расскажем, что посадник тут сидит, мышей не ловит, а у него сами черти из под носа новгородский лес воруют.
При упоминании чертей Дормидонт, в который раз, перекрестился:
– Княже, я вот что мыслю. Нужно нам с собой святой воды набрать, и икону Пресвятой Богородицы.
– Отец Дормидонт, никак и ты собрался чертей в полон брать? рассмеялся князь.
– Может тебя одного пустить?
– Если то нечистая сила, что твои витязи сделают? А если поганые? С ними другой разговор.
– Ладно, ступайте. Когда ждать тебя, Фома?
– Через седмицу, княже. День туда, день обратно и там пять ден.
– Ладно, быть по сему, ступайте.
Бобруйск, 4 июля 1941 года.
– Па-а-адьем! Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля! Боец! Подъем, я сказал! Просыпается с рассветом вся Советская земля!
– Серега поднимал беглых.
– Блин, из-за вас самому пришлось спать в нечеловеческих условиях. Анкеты все получили? Оправляемся, умываемся, заполняемся. Кто с пустым листом придет, тот каши не получит!
Услышав волшебное слово "каша", бойцы вскакивали без особых понуканий и лосями неслись к ручью. На месте вчерашних бочек с макаронами действительно стояли точно такие же, но наполненные манной кашей со сгущенкой.
– Откуда?
– удивился Афанасьев.
– Костры не разводили, кто кашу варил?
– Вот такие у нас бочки-самобранки.
– ухмыльнулся позевывающий Юрий и крикнул начинающей формироваться очереди за кормежкой.
– Посуда вчерашняя, кто не помыл, тот сам себе злобный Буратино.
Увидел знакомых бойцов, помогавших вечером на раздаче:
– Ей, вы, трое! Оба ко мне! Ну, бойцы, вы попали. Теперь по жизни на раздаче будете.
– Я согласный!
– засмеялся один, его поддержали товарищи.
– Всю б жизнь тут стоял.
– Так, норма - полполовника и только в обмен за заполненную анкету. Ясно?
– Так точно!
– хором ответили раздающие.
– Выполняйте!
Красноармейцы кинулись заполнять бумаги, выдергивая друг у друга огрызки карандашей. Проблема была с ровной поверхностью. Кто-то писал, разложив бумагу на спине у друга, кто-то нашел ровный пенек. В ход пошли крышки от бочек и даже сами бочки. Троица попаданцев из 93 года и майор Афанасьев - единственные из всей расхристанной толпы, перепоясанные ремнями с непустыми кобурами, начали просматривать и раскладывать первые анкеты.
– Алиев Керим, Асадулин Марат, Атишин Руслан Равильевич...