Стрелы Перуна
Шрифт:
Вдруг кто-то толкнул его под водой в ноги. Асмид, словно змеей ужаленный, выскочил из воды на лестницу.
— Тревога! — прохрипел он.
И в следующее мгновение от непередаваемого ужаса голос кагана прорезался, и гулкое эхо подхватило отчаянный вопль:
— Тревога-а-а!
Амурат-хан как раз в этот момент запер дверь и сделал первый шаг, чтобы уйти. От крика изнутри потайного хода руки богатура задрожали: он не сразу смог протолкнуть ключ в замочную скважину и отвалить стальную створку. Изнутри по ней сильно ударили. Наконец дверца распахнулась. Факел вырвал из темноты мокрую фигуру кагана-беки
— Богатуры! Сюда!
Каган стоял, прижавшись спиной к каменной стене коридора. Скрывать теперь потайной ход из крепости было бессмысленно. Хладнокровие стало возвращаться к Ас-миду, и он громко вторил призыву своего бека.
На зов, звеня броней и оружием, спешили воины. Яркий свет залил коридор. Амурат-хан бросил свой факел вниз, в густую тьму хода. Тот покатился по крутой лестнице, на миг осветил чье-то страшное бородатое лицо и, зашипев, погас. Асмид вырвал у ближайшего воина копье и с силой метнул его во тьму. Там что-то шумно колыхнулось. Несколько факелов полетело в проход. Но в воде уже никого не было.
— Тащите сюда побольше камней и засыпьте эту лестницу! — уже спокойным голосом распорядился каган — Амурат-хан, проследи!
Асмид уже прошел половину коридора, но, вспомнив о чем-то, поспешно вернулся.
— Амурат, оставь здесь за себя кого-нибудь. А сам проверь во всех башнях, нет ли еще где таких ходов. Если найдешь, прикажи засыпать!
— А может быть...
— Нет! — угадал его мысль Асмид. — О них всех наверняка теперь знают урусы...
— Слушаю и повинуюсь, о Мудрейший! — ответил бек Саркела и тотчас поспешил исполнять повеление.
Асмид, накинув на мокрую одежду архалук Амурат-хана, не замечая, что только одна нога его в сапоге, поднялся на площадку северной башни.
Глава третья
Богатый Итиль-кел себя бережет
Итиль-кел жил тревогой. Нынешним летом в нем на удивление много оказалось народу. Обычно одни купцы да кагановы сборщики налогов оставались, а теперь... Как оказалось, только половина кочевников отправилась по весне на далекие предкавказские пастбища вслед за своим живым Богом — Шад-Хазаром Наран-Итилем.
Имам Хаджи-Мамед долго не мог понять, в чем тут дело. Потом сообразил: огромное число мятежных бедняков ушло к тюркам-огузам, а оставшиеся — их родственники — выжидали, когда все войска кагана-беки Асмида уйдут из города, чтобы захватить власть. Но тот оставил в столице и у стен ее целый тумен во главе со свирепым Гариф-тарханом. Как бы теперь этот тумен пригодился под Саркелом, но толстосумы потребовали сильной охраны и военный предводитель хазар, скрипя зубами, вынужден был согласиться на это. Грозой пахло с востока, откуда могли прийти куманы, тюрки-саманиды, баяндеры, и бедняки понимали, что из-за глупой политики Асмида может настать момент, когда им самим придется встать на защиту собственных очагов. Особенно купцы остро чувствовали опасность, поэтому они сначала тайно, а потом и явно стали нарушать запрет властителей Хазарского каганата и завозить
«Пусть сами себя защищают, — думал о ремесленниках и мелких торговцах Азиз. — Потом, когда Асмид с войском вернется, оружие у неверных опять отберем...»
И имам Хаджи-Мамед на этот раз с войском на Русь не пошел, на немощь сослался. Но он слукавил: мрачное предчувствие неминуемой беды угнетало старого имама.
«Урусия — могила для хазар, — размышлял старик. — Раз уж такой воитель, как Урак, не смог одолеть ее, то Асмиду и... А может быть... Дуракам везет. Говорят, каган Святосляб увел свои тумены на Булгарию. Если он не успеет вернуться, тогда Асмид ударит по незащищенной Урусии... У него, благодаря моим стараниям, неплохие полководцы. Один Санджар-Саркел-тархан чего стоит. Да и Джурус-хан умеет водить богатуров...»
Неторопливые размышления духовного наставника мусульман прервал вошедший с поклоном служитель соборной мечети Максак-Алла.
— Что скажешь? — остро глянул ему в лицо имам.
— Гонец к кендар-кагану прискакал, пять коней загнал и весть принес страшную: тумены кагана-беки Ас-мида столкнулись с урусами у крепости Саркел.
— Что-о?! — взвизгнул Хаджи-Мамед. — Что ты сказал?!
— Что услышали уши твои, о любимый Аллахом.
— Когда это произошло?
— Три дня назад.
— Но... ведь каган Святосляб на Булгарию пошел.
— Слухи оказались неверными, о любимый Аллахом.
— Какие слухи?! Какие слухи?! Если я получил самые верные сведения от трех самых неподкупных моих соглядатаев. Одна весть пришла из аила Харук-хана, другая — от вятичей и третья — из самой Булгарии. Гонец обманывает нас! Скажи кендар-кагану Азизу, пусть он огнем выпытает у обманщика правду!
— Слушаю и повинуюсь, о любимый Аллахом, — склонил голову мулла.
Но выйти он не успел. Явился другой служитель и, сложив на груди ладони, доложил:
— О любимый Аллахом, в одном конном переходе от Итиль-кела стоит с двумя туменами алан сам Фаруз-Капад-эльтебер.
Имам разинул рот от изумления: эта новость вообще оглушила его. Теперь Хаджи-Мамед поверил гонцу из Саркела. Теперь он разгадал весь хитроумный план «урусского кагана Святосляба». И хотя ужас захолонил сердце старого имама, он не мог не восхититься полководческим искусством врага. О том, что аланский властелин — союзник Святослава, можно было догадаться давно. Не об этой ли угрозе Хаджи-Мамед все время предупреждал своего бесталанного родственника. Но каган-беки был слеп и теперь ему предстояло за это расплачиваться. Если бы только ему...
«Лопоухий и жирный дурак уже рубится со Святослябом в самом неудобном месте для хазар. Такой каган-беки будет сокрушен. И, убегая, на своем хвосте он притащит железных урусских богатуров в сердце Хазарии. Урусы не аланы, они в прах превратят и сады, и дворцы Итиль-кела, а нас всех продадут в рабство на наших же базарах. С Фаруз-Капад-эльтебером договориться можно, только надо узнать, какую он плату хочет за наше спокойствие... За рекой, в стране огузов, Араз во главе тумена мятежников выжидает чего-то. И я не удивлюсь, если...»