Стрелы Перуна
Шрифт:
Стражники хватали смутьянов, подвергали страшным пыткам. Жрецы, изнывая от нестерпимой боли, кривили окровавленные губы и без содрогания подставляли головы под неумолимый тяжелый меч палача. Видя их твердость в вере, народ изумлялся, цепенел от страха, слушая страшные предсказания, косился на безжалостных чужеземных воинов кагана-беки Асмида и смиренно молил древних богов хазарских о даровании спокойствия и самой жизни.
Как всегда во времена смуты, в Итиль-келе и его окрестностях развелось множество разбойников. По ночам, а то и среди бела дня
Кендар-каган распорядился покончить с разбоем. Ал-арсии рьяно взялись за дело. Они хватали ночных прохожих и, не выясняя вину их, безжалостно рубили головы и правым и виноватым...
Внезапно грабежи перекинулись в западную часть Итиль-кела, где жило самое богатое сословие: эльтеберы, тарханы, состоятельные купцы и сами каганы. Здесь нельзя было, как на противоположной стороне, резать всех ночных гуляк подряд, и ал-арсиям стало труднее выполнять приказ верховного судьи Хазарии. Ханские подворья окружила неусыпная стража. Девять судей Справедливейшего не знали отдыха, отдавая приказы палачам. Но грабежи и разбои, как моровое поветрие, не прекращались.
Глава пятая
Речи о громах грядущих
Вода постепенно прибывала. Ночью с грохотом лопнул лед на Днепре. Утром люди увидели, как неисчислимое речное воинство, сталкиваясь, налезая друг на друга, спешило вниз по течению, к морю — на простор!
Русский отряд во главе с Рудомиром остановился на левом берегу Днепра, как раз напротив Киева. Боярин и сотский Летко Волчий Хвост расположились в бревенчатой избе паромщика, которая одновременно служила и гостиницей для проезжающих. Хозяин провел почетных гостей в самую просторную горницу. Стоя перед грозным начальником, мужик рассказывал:
— Кабы денька три тому, то пеши мож и перешли бы Непру-реку. Как раз позавчерась тут козарин какой-тось перебрался в Киев-град.
— Пеший, што ль? — спросил Рудомир. — Дак козары пеши не ходят.
— Пошто пеши? — удивился мужик непонятливости боярина. — Верхи. Толечко как раз посередке они и провалились. Козарин — ловкий малый, прыгнул куда потверже, а конь-тось утоп. Жалко, хороших кровей скакун был. Птица, не скакун.
— Кто козарин-то, дознавался?
— А как же. Остромир, старшой сторожи здешней, спрашивал. А вот мне-тось ничего не сказывал. Да яз и не...
— Што ж ты голову морочишь, навоз медвежий?! — возмутился боярин. — Найди мне немедля Остромира!
— Где ж яго искать? — Паромщик развел руками, и глупое лицо его стало, как у стряпухи, нечаянно уронившей на пол сырое яйцо. — Он по утицам пошел в плавни. Небось приварок притащит в казан Остромир-та...
— Вон отсюда, олух! — рыкнул боярин так, что задрожали стены.
Летко Волчий Хвост расхохотался во все горло. Когда паромщик, пятясь, вышел, Рудомир спросил Летку:
— Слышь, а где побратим-то твой? Кирша, кажись?
— В Итиль-граде
— Чего так? Аль в полоне не заскучал по родной земле?
— Должок у него к Санджар-хану. Отдать хочет.
— Кровавый должок-от?
— Навроде того.
— Што-о? Да как ты смел оставить его там для ради такого дела?! — Выпуклые глаза боярина налились гневом. — А ежели он, исполнив долг, попадется в лапы хакановых мечников! Тогда што, а? Тогда хакан-бек обвинит Русь в убивстве князя козарского. Скажет, мы подстрекнули. Да Святослав голову с меня сымет! Да яз! Тебя...
— Не пыли, болярин. — Летко недобро прищурился. — Не из пужливых яз. Это Кирши дело. И ты в него не встревай. А потом, он парень ухваткий. Да и мне обещался: коль иного пути не будет, так он заколет себя, а в полон во второй раз не отдастся.
— Все едино. По обличью и мертвого узнать могут, — понизил тон. Рудомир.
— Не узнают. Яз его...
— Кого не узнают? — раздался вдруг знакомый властный голос.
Рудомир и Летко вскочили. При этом боярин грохнулся головой о дощатый потолок. На пороге стоял Святослав.
— Ну и велик же ты, Рудомир. Это какие ж тебе хоромы надобны, ежели эти, гостевы, низки? Садитесь! — Святослав прошел в горницу, уселся за стол, снял шапку, пригладил длинный чуб, глянул в упор на Летку:
— Сказывай, ума палата, кто и што не узнает?
Летко коротко изложил суть дела.
— Так жив Кирша Рачьи Глаза? — радостно изумился Святослав. — А яз-то думал... Князя Санджара, речешь, убить обещался? Так то доброе для Руси дело! Ежели Кирша свершит сие и жив останется, гривной на шею пожалую...
— Надо бы, — порадовался за друга сотский.
Святослав взглядом прервал его и продолжал:
— ...Санджар истинно ратного ума князь. Помню, два лета тому сумел он отбиться от наших. Многих русичей посек и ушел. Орду свою увел, почти и не потерял ни одного воя. Санджар — вот кому бы в Козарии ха-кан-беком быть! То б большой бедой для Руси обернулось! Великой бедой! — Князь задумался, потом глянул на воеводу. — Поведай мне, Рудомир, што хакан-бек Асмид ответствовал на слово мое?
— А никак не ответствовал, — все еще хмурясь и почесывая ушибленную голову, проговорил боярин. — Да яз и слушать не стал. А только видно было, што испужался он. И воеводы его тож побледнели.
— Тебя всякий испужается. — Князь засмеялся. — Ну ладно, об этом потом поподробнее потолкуем... Скажи, Летко, надежно ли слово эмира Бухарского Мансура? Не подведет исмаильтянин?
Летко Волчий Хвост долго рассказывал о делах в Итиль-келе, о грызне ханов между собой, о возмущении простых работных людей нещадными поборами. Сказал, что простые хазары не хотят воевать с Русью...
— И не только смерды, а и вой белые ропщут. Однажды приходил ко мне страж хаканов меч торговать. Яз угостил его изрядно медовухой, меч за бесценок отдал. Дак он поведал мне, старшая жена великого хакана ханша Пулад-нисо днем и ночью пилит ему шею, штоб он замирился с тобой.