Стреляешь в брата — убиваешь себя
Шрифт:
Воспоминания обрушились лавиной, вызвав невольный болезненный стон. В уши ударил истошный крик боли, в котором смешались и смертная тоска предчувствия гибели и ярость раненого зверя, а потом был мерзкий хруст черепных костей, и рука словно наяву ощутившая, как сжимая что-то тяжелое, шершавое и твердое погружается в липкое и теплое, мерзко обволакивающее кожу… Мелькнуло искаженное ужасом лицо профессора и его развороченная выстрелом в упор грудь. "У меня много патронов! — радостно проорал в ухо серб по имени Марко. — Еще надолго хватит. А последние я потрачу на жену и дочь, так что вам они не достанутся, ублюдки. Можете не облизываться! Трахайте друг дружку, шакалы!" И тут же колокольчиком зазвенел ехидный женский смех, заставив Андрея всем телом передернуться. Он вспомнил все… Точнее почти все, ровно до того момента, когда дорожный указатель с надписью «Купрес» остался за его спиной, а он, пошатываясь и подвывая от душившего его ужаса
Решив, что рано или поздно память вернется, и сейчас это вовсе не самое насущное, он еще раз внимательно оглядел комнату, отмечая для себя те детали, что ускользнули при первом поверхностном осмотре. В этот раз помещение, в котором он находился, показалось вовсе не таким обычным, как в начале. Он сразу отметил нереально высокие потолки, массивную, явно очень старую мебель, изготовленную из темного дерева, местами тронутого жучком и такую же дверь, даже на вид чрезвычайно тяжелую и прочную, книжный шкаф, на полках которого сквозь запыленные стекла видны были увесистые тома в строгих обложках… На всем здесь лежал отпечаток старины и добротности, создавая иллюзию средневекового замка, если бы сейчас со скрипом и скрежетом распахнулась входная дверь, и на пороге возник закованный в броню и кольчугу опоясанный мечом силуэт, Андрей, пожалуй, ничуть бы не удивился. Дополнял картину и уставленный настойками и микстурами столик, как ни всматривался Андрей в это обилие баночек и бутылочек, ни одной аптечной этикетки ему различить так и не удалось, да и сами пузырьки лишь на первый взгляд напоминали стандартные медицинские склянки. На самом деле каждый из них был своей индивидуальной формы и вместо привычной пластмассовой крышки затыкался светло-коричневой пробкой, в точности так же как бутылки с вином. Ну форменное средневековье! Впечатление смазывала лишь висящая на антикварном стуле новехонькая камуфляжная куртка. Внимательнее присмотревшись к ней, Андрей различил на рукаве полукруглую нашивку. "За краля и отжбину" гласили строгие красные буквы. "За короля и отчизну, — машинально перевел на русский язык аспирант. — Странно… Откуда здесь взяться королям? Еще совсем недавно тут была нормальная социалистическая республика, без всяких уклонов в монархизм, а последнего югославского короля, если не изменяет память, расстреляли в 1934 году в Марселе хорватские националисты". В голову даже успела полезть какая-то заведомая чушь про параллельные миры, вычитанная у новомодных фантастов. А что, может и вправду, он перенесся в некое параллельное измерение, где вооруженные современным оружием и одетые в камуфляжную форму рыцари сражаются за своих королей? Андрей невольно улыбнулся столь фантастической идее и увлеченный придуманной шалостью попытался себе вообразить, что было бы если… Однако тут мысли дали сбой, потому что темная дубовая дверь ведущая в комнату натужно заскрипев начала открываться.
Он весь сжался, впав в ступор, не в силах оторвать взгляда от медленно приоткрывающейся двери, от того, кто сейчас войдет, друг или враг, зависело все его дальнейшее существование. Если он попал-таки в лапы усташей, то сейчас ослабевший и больной, он не сможет оказать ни малейшего сопротивления, этим убийцам и мучителям, останется лишь, по возможности достойно, принять смерть от их рук. Правда, такой вариант все же казался ему наименее вероятным. Ведь если бы его захватили в плен усташи, они вряд ли стали бы выделять ему столь уютные покои и пытаться лечить, но все же подобную возможность не стоило полностью сбрасывать со счетов. Все-таки, как ни крути, он подданный иностранной державы, и мало ли какие планы на его счет могли возникнуть у хорватских националистов. Потому Андрей следил за тем, как медленно открывается дверь с все возрастающим напряжением, готовый с равной вероятностью увидеть за ней и затянутого в камуфляж звероподобного громилу, и чудаковатого старого доктора, и чем черт не шутит, даже рыцаря в железных доспехах…
Действительность же, как обычно бывает, оказалась более
Лишь когда женщина приблизилась вплотную и, все так же молча, опустилась на стоящий у кровати стул, Андрей, наконец, сообразил, что он совершенно голый и мучительно покраснев, нырнул под одеяло, натянув его до самого подбородка. Женщина, видимо, не сразу разгадав причины такой поспешности, тихо рассмеялась низким грудным смехом, отчего-то волнующе отдавшимся у аспиранта внизу живота, заставляя сладко завибрировать какую-то потайную струну глубоко внутри.
— Умоляю, не стоит так пугаться. Уверяю, ничего нового вы мне показать не в состоянии… Как-никак именно я ухаживала за вами все эту неделю…
После этих слов, произнесенных все тем же волнующим грудным голосом, горячая волна стыда ударила Андрея в мозг и краской выступила на лице, расцветив его щеки еще ярче, хотя, казалось, это уже невозможно. От смущения он даже закрыл было глаза, чтобы не видеть ее, насмешливо улыбающегося лица, но тут до него дошел смысл последней фразы.
— Неделю? Вы сказали, неделю?!
Женщина невозмутимо кивнула, пряча в уголках глаз лукавую усмешку.
— Так я целую неделю здесь?!
— Восемь дней, если быть точной. Восемь дней назад я подобрала вас на шоссе. Вы были без сознания, валялись в придорожном кювете. Пришлось доставить вас сюда, не могла же я бросить соотечественника посреди дороги в чужой стране.
— Соотечественника? Как, вы сказали, соотечественника? Так вы русская?
Тут только до Андрея дошло, что женщина говорит с ним по-русски. Привыкший за последний месяц изъясняться с окружающими на жуткой смеси исковерканных русских и немногих известных ему украинских слов с местными диалектами, он не сразу сообразил, что сейчас слышит совершенно чистый родной язык.
— Ну тут я немножко погорячилась, — неохотно поправилась женщина. — Слегка… Как это будет? Преувеличила… Да, именно… Преувеличила. На самом деле я родилась и живу здесь в Югославии. Просто по крови я наполовину русская. Моя мать происходит из старинного дворянского рода, ее родители в свое время вынуждены были бежать из России. Но они всегда надеялись, что если не им, то хотя бы их детям или внукам удастся вернуться обратно, потому они заставляли нас учить русский язык, читать русские книги, знакомиться с русской культурой…
— Но как вы догадались, что я русский? — нетерпеливо перебил Андрей.
Женщина едва заметно нахмурилась, выказывая недовольство подобной бесцеремонностью, но все же ответила:
— Когда я нашла вас, вы бредили, причем на русском языке. Поминали какого-то профессора, девушку по имени Света и усташей… Очень много говорили слов, которые, я как воспитанная женщина и потомственная дворянка, повторить не могу, но именно они, кстати, убедили меня в том, что я имею дело с соотечественником из России…
Она лукаво улыбнулась, игриво подмигнув, а Андрей, наконец, сообразив, что это могли быть за слова, смущенно отвел взгляд.
— Кроме того, — как ни в чем не бывало, продолжала женщина. — Вы были с ног до головы перемазаны засохшей кровью. Я даже решила сначала, что вы ранены. Ничего удивительного в этом не было, судя по всему, вы шли со стороны Купреса, а что там произошло в те дни всем известно. Но, слава богу, я ошибалась, у вас просто было нервное переутомление, осложненное горячечным бредом и высокой температурой. Пришлось испробовать на вашем организме действие целебных эликсиров приготовленных моей матерью. Она у меня, знаете ли, немножко ведьма…
Женщина вновь засмеялась низким горловым смехом, как бы показывая, что не стоит принимать ее слова всерьез, но неожиданно вспомнивший о стоящих на врачебном столике странных пузырьках и бутылочках Андрей, решил, что ему крупно повезло, раз удалось практически без последствий пережить подобные колдовские эксперименты. Однако вслух высказать претензии своей спасительнице аспирант не решился. Вместо этого он, откашлявшись и изобразив пародию на гусарский поклон, выдохнул:
— Меня вообще-то Андреем зовут, а вас?