Стреляй, я уже мертв

Наварро Хулия

Но Мойша не желал слушать никаких аргументов.

— Рано или поздно британцы уйдут, и тогда вопрос встанет ребром: либо они, либо мы. Чем раньше это поймут в «Хагане», тем лучше для всех нас.

Кася теперь старалась как можно реже приглашать в гости Мойшу и Эву, чтобы вместе встретить субботу. Она говорила, что ей надоели бесконечные споры, которые все равно ни к чему не приведут.

— Ты же знаешь, что Мойша состоит в «Иргуне», — говорила Кася. — А потому я считаю, что ему вообще нечего делать в нашем доме. Я совсем не одобряю всех этих зверств, и

когда вижу его, всякий раз задаюсь вопросом, не принимал ли он в них участия.

Марина была согласна с матерью.

— Да, мы приютили их, когда они приехали сюда, но много лет назад. Теперь они уже давно не те бедные иммигранты без гроша в кармане. Так что вполне могли бы переехать куда-нибудь в другое место. Их дети живут в кибуце в Галилее, так почему бы им не переселиться к детям? Как подумаю, что люди из этой его организации бросали гранаты в кафе в Иерусалиме...

— Но мы же не знаем, участвовал ли в этом Мойша... — заметила Мириам — не слишком, впрочем, уверенно.

— Ты должен поговорить с Мойшей, — уговаривала Кася Луи — Пусть уезжают отсюда.

Надо сказать, что Мириам, моя мать, выступала в роли миротворца. Нет, она вовсе не разделяла взглядов Мойши и Евы, но ей не нравилась сама идея выгнать кого-то из Сада Надежды. Полагаю, в глубине души она думала, что и Самуэль не поддержал бы этой идеи, поскольку для него Сад Надежды всегда был приютом для страждущих.

— Мы должны научиться уважать друг друга, — настаивала Мириам. — В конце концов, Мойша и Эва и так не живут в нашем доме.

— Да, но они живут в двухстах метрах от нас, — ответила Марина.

— Однако мы с ними почти не видимся, — не сдавалась мама.

— А я бы предпочел, чтобы Мойша все время был у меня на глазах. Полагаю, что в «Хагане» не видят от «Иргуна» большого зла, но наши руководители не желают иметь с ними дела, — объяснил Луи.

Мне нравилось слушать разговоры старших — особенно Луи, в котором я, сам того не замечая, стал видеть отца. Именно с ним я делился своими маленькими секретами, а он порой бранил меня за шалости, хотя иной раз сам покрывал мои грешки перед матерью.

Именно тогда я начал по-настоящему жалеть, что Луи мне не отец. Я всегда любил его больше, чем Самуэля, особенно после того, как отец уехал и бросил меня.

Но самым большим несчастьем, случившимся за эти годы, стало отчуждение между нами и семьей Зиядов. Луи требовал, чтобы мы вели себя с ними как можно осторожнее.

— Если они будут слишком часто видеться с нами, их могут посчитать предателями, — объяснял он. — И мне страшно подумать, что тогда произойдет. Если они придут сами — будьте вежливы, но не компрометируйте их своим обществом. Да и ты, Марина, нравится тебе это или нет, не должна так часто бегать в гости к Айше в Дейр-Ясину. Я слышал, как несколько дней назад женщины обсуждали ее поведение, да и кое-кто из мужчин упрекал Юсуфа, что позволяет жене принимать в доме евреев.

— Я не перестану встречаться с Айшой! — возмутилась Марина. — Она мне как сестра. И я не допущу, чтобы какие-то старушечьи сплетни помешали нашей дружбе.

—

Но мы не можем допустить, чтобы Айша пострадала из-за этой дружбы. Если вы найдете другой способ видеться — прекрасно, но ты не должна туда ходить.

Игорь почти никогда не вступал в спор с Мариной, но на этот раз согласился с Луи. Он сказал, что Марина с Айшой вполне могут видеться в доме Йосси и Юдифи.

— Никого не удивит, если Айша отправится в дом врача. Йосси пользуется большим уважением у арабов. Многие из них сами являются его пациентами, ведь это лучший врач во всем Иерусалиме.

Марина, пусть и с большой неохотой, согласилась. А я не обратил особого внимания на предупреждение Луи и по-прежнему при любой возможности бегал в дом Мухаммеда, чтобы повидаться с Вади. Конечно, я старался это делать по вечерам, когда сгущались тени, в надежде, что никто меня не заметит. А впрочем, иногда я и вовсе забывал об увещеваниях Луи и вместе с Беном открыто шел в дом Зиядов, и Вади или Найма приглашали нас к себе. Иногда нам навстречу выходила и Сальма; увидев нас издали, она еще с порога махала рукой, приглашая в дом.

Сальма казалась мне очень похожей на маму. Правда, она была моложе, но когда снимала платок, становились видны ее темно-каштановые волосы с медными бликами — совсем как у мамы. Кроме того, я считал Сальму очень красивой, пожалуй, даже красивее Мириам.

Иногда по вечерам Луи и сам бродил вдоль изгороди в надежде встретиться Мухаммеда, чтобы вместе покурить в тени оливковых деревьев, сидя на старой деревянной скамье, сделанной еще Ахмедом Зиядом в те времена, когда Мухаммед был совсем маленьким.

Порой они шептались до самой поздней ночи. Луи никогда не рассказывал, о чем говорит с Мухаммедом, но при этом продолжал настаивать, чтобы мы вели себя как можно осторожнее и не афишировали дружбу с Зиядами, поскольку это может быть чревато серьезными неприятностями и для них, и для нас. Кася в ответ не уставала напоминать, что Дина всегда была ее лучшей подругой, а Айшу она привыкла считать второй дочерью. А вот мама гораздо лучше понимала опасения Луи. Доклад Пила нанес серьезный удар положению арабов и дал некоторые преимущества евреям, что сделало еще глубже и без того катастрофически растущую пропасть между двумя народами. Луи не уставал ломать голову, каким способом можно преодолеть эту пропасть — во всяком случая, в отношении наших друзей.

По совету Игоря, Марина теперь встречалась с Айшой только в доме Йосси и Юдифи. Мы с мамой часто сопровождали ее, так что я часто виделся с тетей Юдифью.

Со временем она превратилась в пассивного и безучастного ко всему человека, потерявшего не только зрение, похоже, она и нас перестала узнавать. Ясмин с трогательной нежностью заботилась о больной матери и помогала отцу в работе, а Михаил целиком погрузился в политику. Он помогал нелегальным иммигрантам-евреям, которые все прибывали в Палестину, обосноваться здесь навсегда. Им требовался всего лишь кусок земли, на котором они строили временные жилища, вбивая в землю колья и устанавливая палатки.