Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
— Но они-то не сомневаются, сам знаешь — Бен и Изекииль вступили в еврейские силы обороны и будут драться, когда настанет необходимость. Им есть что защищать, и нам тоже. Печально, что нам приходится сражаться друг с другом, что в любой момент твоя пуля может лишить жизни друга. Но не мы выбрали этот путь. Евреи сами не могут жить среди нас, им нужна собственная страна. Либо они, либо мы.
— Такого не должно было случиться. Мы вполне могли бы и дальше жить в мире.
— Ты — просто поэт, Вади, и это тебя погубит.
— Абдекадер
— Но он при этом еще и революционер.
Марине очень хотелось помочь Сальме в подготовке к свадьбе Вади, но та даже ради приличия не предложила ей принять в ней участия. Как и Мухаммед с Игорем, Сальма и Марина всегда старались держаться на расстоянии. Зато Мириам время от времени заглядывала к Зиядам, чтобы поболтать с Сальмой. Женщины нравились друг другу, да и Мухаммед питал глубокою привязанность к Мириам, жене Самуэля, который всегда был Зиядам больше, чем просто другом.
Февраль выдался в Иерусалиме особенно холодным. Несмотря на вялотекущую войну, на свадьбу Вади явились многие знатные люди Иерусалима. Кое-кого из них явно задело присутствие еврейских друзей Мухаммеда. Кроме Мириам, Изекииля и Сары поздравить молодых пришли также Марина, Игорь и Бен. Дажи Луи прибыл из Тель-Авива в сопровождении Михаила и Ясмин, которые несколько месяцев назад перебрались жить в этот истинно еврейский город.
— А ведь мы могли сюда и не добраться, — заметил Луи, глядя на Мухаммеда. — Когда мы проезжали через Кастель, нас обстреляли.
— Владеть Кастелем — значит владеть Иерусалимом, — ответил Мухаммед.
— И сейчас он в наших руках, — сказал Рами, который как раз подошел поприветствовать Луи. Он мог бы сказать, что именно благодаря ему и его людям стало практически невозможно проехать из Тель-Авива в Иерусалим, но сдержался и промолчал. Не стоит предоставлять противнику слишком много информации, как ни горько ему было видеть Луи своим противником.
— Ну что ж, придется это исправить, — ответил Луи, обнимая Рами.
— Каким образом? — спросил Мухаммед у Луи, уже и так зная, о чем пойдет речь.
— Вы должны принять раздел. Британцы уходят 14 мая, и тогда тайная борьба грозит перейти в открытую войну.
— Этот раздел слишком унизителен для арабов, — в словах Мухаммеда прозвучала глубокая печаль.
— Мы не хотим вас унизить; нам просто нужен кусок земли, где мы могли бы жить. Мы вполне можем избежать войны.
— Боюсь, что нет. Нет такого человека, который не готов погибнуть за родную землю. К тому же критерии раздела не учитывают реальную ситуацию в Палестине. Как можно превратить Хайфу в еврейский город? — Мухаммед посмотрел Луису в глаза, надеясь увидеть понимание.
— Наверное, раздел можно было бы сделать и лучше, но что сделано, то сделано, и мы согласились. Это всего лишь клочок земли, мы с болью отказались от тех мест, которые считаем священными, но должны принять и то, что нам выделили.
— Ты понимаешь, что начнется после раздела?
—
— В таком случае, не исключено, что ты видишь нас в последний раз.
— Я знал тебя еще ребенком, а твоего отца любил, как старшего брата, — в голосе Луи прозвучало волнение. — Даже не знаю, что бы он сказал, если бы увидел все это... Для многих из нас раздел повлечет разрыв с друзьями.
— Так ведь вашими стараниями провели границы.
— Нам всего-то и был нужен клочок земли, пусть даже совсем маленький. Мы устали скитаться, нам надоело, что к нам относятся, как к существам низшего сорта, убивают и гонят из домов. Мы просто устали, Мухаммед.
Больше они не об этом не разговаривали. А просто ели баранину с пряностями, приготовленную Сальмой, вспоминали несравненный фисташковый торт, который готовила Дина, мать Мухаммеда, и курили египетские сигары, столь любимые обоими.
На прощание они крепко обнялись; казалось, они знали, что видят друг друга в последний раз.
Им действительно не суждено было больше увидеться. О случившейся трагедии Мухаммед узнал лишь день спустя и долго плакал в одиночестве, как всегда оплакивал тех, кого любил. В тот день к нему в дом пришла Марина в сопровождении Изекииля, чтобы сообщить ужасное известие.
На следующее после свадьбы утро, 15 февраля, Луи, Михаил и Ясмин собирались обратно в Тель-Авив. Ясмин все пыталась уговорить свою тетю Мириам поехать вместе с ними.
— Ты так давно не была в Тель-Авиве! — убеждала ее она. — Он так преобразился, ты его просто не узнаешь. Это же наш город, только наш и ничей больше, и он так отличается от Иерусалима.
— Но ты же родилась здесь, — ответила Мириам. — Тель-Авив, как ни крути — новый город, в отличие от Иерусалима... Лично я не смогла бы жить ни в каком другом месте...
— Иерусалим подавляет, ты этого не поймешь, пока не уедешь отсюда. Мы с Михаилом счастливы, что живем в Тель-Авиве, нам давно уже следовало туда переехать. А тебе перемены пошли бы на пользу. Мне так хочется, чтобы ты поехала с нами. Я скучаю по тебе, тетя.
Однако Луи был категорически против того, чтобы Мириам ехала с ними.
— Ехать с нами — настоящее безумие. Арабы держат шоссе под прицелом. Невозможно проехать по дороге без риска для жизни, нас в любую минуту могут обстрелять. Я сам удивляюсь, каким чудом нам удалось пробиться сюда.
— Мне тоже будет спокойнее, если ты останешься в Иерусалиме, — поддержал его Михаил. — Я не хочу подвергать тебя опасности.
Но Ясмин не желала ничего слушать. Она снова и снова повторяла, не может быть и речи о том, чтобы осталаться в Иерусалиме, что она задыхается в этом городе, и продолжала настаивать, чтобы тетя Мириам непременно поехала с ними.