Стриндберг и Ван Гог
Шрифт:
Эти мысли — та основа, на которой Стриндберг смог, используя свой бред ревности, свою чувствительность к нажиму и свои переживания преследования, возвести чрезвычайно стройную конструкцию объяснения всего относящегося к его браку. Это объясняет и появление исполненных ненависти драм конца восьмидесятых годов, и тот факт, что больше таких произведений у него уже не будет, ибо болезнь впоследствии примет иные формы.
Но основные посылки сохранятся, и до конца своих дней Стриндберг примерно так и будет смотреть на вопрос взаимоотношений полов, с тем лишь отличием, что позднее он возложит ту же меру вины и на мужчину, в то время как прежде, в конце восьмидесятых, он все зло видел только в женщине. Однако и позднее он всегда будет склонен смотреть на женщину привычно «злым взглядом». Поэтому он радуется появлению книги Вейнингера («Пол и характер»). Вейнингер скрепил свою веру смертью; «примерно в 1880 году, оставшись наедине с моим «открытием», я был близок к тому, чтобы сделать то же. Это не точка зрения, это открытие, и Вейнингер был первооткрывателем». Несколько позже он пишет: «Странный, загадочный человек этот Вейнингер!..
Все отношения Стриндберга с женщинами и все его теории по этому поводу пронизывает одна основная идея, которую он сам очень точно сформулировал: «Ничто так не задевает человека, как то, что кто-то другой способен читать в самой глубине его сердца, а на это способны только супруги. Они не могут скрыть друг от друга свои темные глубины, каждый предвосхищает намерения другого; поэтому у них легко возникает ощущение, что они обоюдно друг друга подстерегают… поэтому они беззащитны друг перед другом. Они постоянно ощущают рядом с собой судью, который видит ростки их мельчайших злых намерений, когда они еще в зародыше, — и выносит приговор…». Это своего рода кредо, с которым мы постоянно, с самого начала сталкиваемся у Стриндберга. Он противится желанию сердца быть проникнутым и прочитанным, противится коммуникации, которая не знает границ. Поэтому ему так никогда и не посчастливилось узнать истинную дружбу, и прежде всего — истинную любовь к женщине. Ему досталась в удел витальность, эротическая страсть, которая, разумеется, больше, чем просто сексуальность, но он так и не узнал специфически духовного, того, что связано с тотальностью и неразрывностью, с самопожертвованием ради становления, с риском ради обретения самости, — того, что могло бы быть описано и иначе, но такое описание не является здесь нашей задачей. Это нерасположение к настоящей, полной коммуникации получило мощное развитие вследствие болезни и возникшего в ней бреда преследования, что в конце концов сделало для него невозможным всякое совместное существование с другим человеком.
Когда в 1912 году Стриндберг умер, он был похоронен, как он и завещал, с его Библией на груди.
`
`
ГЛАВА II. СРАВНЕНИЕ СТРИНДБЕРГА С ДРУГИМИ ШИЗОФРЕНИКАМИ ТВОРЧЕСКИХ ПРОФЕССИЙ
О связях шизофрении и творчества
Если мы захотим резюмировать в одной формуле связь между шизофреническим процессом, с одной стороны, и эволюцией мировоззрения и сочинениями Стриндберга, с другой, то мы обнаружим, что, по существу, болезнь имеет лишь некое субстанциональное значение поставщика материала; сюда, однако, добавляется особая сила этого материала, заставляющего считаться с собой, острота бреда ревности, навязчивость и стойкость теософских толкований поздних олицетворенных шизофренических переживаний. Упомянутая сила проистекает отнюдь не из каких-то идей Стриндберга, но просто из вопроса духовного существования больного. Внутренне характеристические особенности мировоззрения в ходе болезни сохраняются неизменными. Он не был пророком до болезни, он не стал им и после нее. Он не только остается вне вероисповеданий, но и не становится ни членом, ни основателем какой-либо секты, он остается скептиком, «экспериментирующим» несмотря ни на что. Его толкования, когда они содержательно формулируются, не носят какого-либо творческого характера, но лежат целиком в русле старого теософского культурного наследия. Отсюда возникает его коммуникация с другими и его понятность для всех. И тем не менее корни всего этого — в тех переживаниях, которые пропастью отделяют его как шизофреника от людей, не страдающих шизофренией. Поэтому он вновь обретает свою экзистенцию отнюдь не в обычных теософских трудах, а в Сведенборге, который, также восприняв старые понятийные традиции, напитал их кровью своего оригинального шизофренического опыта (только намного более богатого, чем у Стриндберга).
СВЕДЕНБОРГ
Случай Стриндберга относится к ограниченной группе случаев внутри гигантской области шизофрении; больные такого типа встречаются, сравнительно, не слишком часто, но абсолютное их число всегда велико. Как правило, эти больные способны распознавать и воспринимать других больных в качестве душевнобольных — но не себя самих. И поскольку они не поддаются убеждению, они с трудом сходятся друг с другом. Так что, пожалуй, можно сказать, что какой-нибудь сумасшедший скорее привлечет на свою сторону сто здоровых, чем еще одного сумасшедшего. Неоднократно было замечено, что шизофреники могут становиться центрами сектоподобных образований, в которых, однако, как правило, шизофреником оказывается лишь один этот человек, все остальные — здоровые либо истерики.
В случае Стриндберга мы видим, что он, очевидно, был знаком с шизофреническими больными и с удовольствием констатировал у них переживания, сходные со своими, никак, однако, не сходясь с ними на этой почве — ни мировоззренчески, ни в умонастроениях. Аналогично обстоит и с его отношением к Сведенборгу, который привлек его отнюдь не своими протестантско-христианскими догмами — и не характером своего мировоззрения, а его субстанциональным содержанием, имевшим шизофреническое происхождение. Связующим моментом явилась именно реалистичность олицетворенных переживаний; к какой-либо сведенборгианской секте Стриндберг бы не присоединился, как не искал он никаких контактов и с современными ему последователями Сведенборга.
Следует обрисовать некоторые характеристические черты шизофрении Сведенборга, поскольку типологическая родственность случаю Стриндберга, естественно, не исключает
Годы жизни Сведенборга: 1688–1772. В его жизни, в ходе которой он приобрел громкую известность в качестве крупного ученого-естественника и занимал в Швеции очень высокие посты, в 1743 году происходит крутой поворот. Все, написанное им ранее, было проникнуто естественнонаучным духом, — с 1743 года он теряет к этому всякий интерес; его дальнейшая весьма значительная литературная продукция наполнена теософским и религиозным содержанием. В 1745 году он испрашивает отставку со всех постов. Позднее в одном из своих самоотчетов он напишет: «Господь открылся мне, своему рабу, в году 1743 и при том отверз очи мои, дабы узрел я мир духовный. И даровал он мне до дня сегодняшнего дар общения с духами и с ангелами. С тех пор напечатал я многие мною увиденные и мне открытые тайны. И между иными, в высшей степени ценные для блаженства и мудрости вещи: о небесах и о преисподней, о том, что ждет человека после смерти… о слове и о духовном смысле ero…»(Brieger-Wasservogel, s. 35; вместо «1743», по-видимому, должно быть «1745»).
Как это часто бывает при шизофренических процессах, и здесь, по-видимому, имела место продромальная стадия. Хотя Сведенборг еще не был в том состоянии, когда ему открылся духовный мир, и тайны сверхчувственного предстали перед ним в воплощенном откровении, хотя он еще работал над своими — впрочем, с давних пор философски ориентированными на всеобщее — естественнонаучными трудами, которые он прекратил лишь в 1745 году, напечатав последний том своего «Regnum animale», но уже в 1736 году он испытал некое не забытое им состояние (он назвал его «deliquium»), особенностями которого были легкое головокружение, видение некоего света, сон с последующим ощущением чистоты и свободы в голове. Он тогда начал записывать свои сновидения, видя в них некие знаки. Поскольку эти записи (1736–1740 годов) пропали, никаких более конкретных сведений о времени до 1743 года мы не имеем. В 1743 году Сведенборг начинает «Дневник снов», который он ведет в течение двух лет. Эти сны отличаются от прежних; содержание их часто эротическое (Lamm, s. 173 ff). в то время как в состоянии бодрствования он удивляется исчезновению полового влечения (Lamm, s. 143). Почти все сны для него значительны. На протяжении ряда лет в его естественнонаучных работах все более живо проявлялся религиозный интерес, теперь он становится преобладающим. Помимо многочисленных необычных снов, у него появляются — вначале редко, позднее регулярно — визионерские состояния.
Видения возникают в ограниченных по времени шизофренических приступах. Вот примеры из начального периода.
а) 1744 год (Lamm, s. 136): «В десять часов отошел я ко сну… Спустя полчаса услышал я какой-то шум над головой моей. И только подумал я, что искуситель от меня отступил, как тут же охватил меня озноб, изошедший из головы и по всему телу побежавший. Повторялось это многажды, и был шорох… Потом заснул я, а около двенадцати, часа или двух ночи охватил меня озноб столь сильный от головы до ног моих, и с такими грома раскатами, словно разразилось множество гроз. И был я неописуемо и вдоль и поперек сотрясаем и на лицо мое брошен… а был я совсем проснувшийся… Удивлялся я и размышлял, что бы это означать могло. Говорил я, как бы быв проснувшимся, но заметил, что в уста мне слова вложены: О, Иисус всемогущий… Сложил я руки мои и молился, и почувствовал я руку, крепко мою руку сжавшую. Сразу после того продолжил я мою молитву… В тот же миг сидел я на коленях Его и глядел на Него глаза в глаза… И говорил Он мне, и спросил, есть ли у меня карантинная справка. Отвечал я: Господь, Ты знаешь лучше, чем я. Теперь так делай, сказал Он…»
б) 1745 год (по сообщению Робсама, который утверждает, что дословно передает собственноручное описание события Сведенборгом; Lamm, s. 176.): «Будучи в Лондоне, обедал я, припозднившись, в одном подвальчике… Был я голоден и вкушал с хорошим аппетитом. Под конец обеда заметил я что-то смутное перед глазами моими; а потемнело, и увидел я, что весь пол покрыт отвратнейшими гадами ползучими, змеями, кротами и прочими подобными созданиями. Удивительно мне стало, ибо пребывал я в полном рассудке и ясном сознании. Наконец, заполонила все темнота, да вдруг и раздвинулась, и увидел я в углу комнаты человека сидящего. Но, быв совсем один, испугался я при слове его: „Не ешь так много». Снова сделалось у меня темно в глазах, но так же скоро и просветлело… От столь неожиданного испуга поспешил я домой… И шел я к дому, но в ночи явился мне все тот же человек, и не было у меня испуга на этот раз. И сказал он, что он Господь Бог… и что избрал он меня, дабы изложить людям духовное содержание Священного Писания… И во убеждение мое в ту же ночь открылся мне духовный мир, и ад, и небеса, где я узнал много знакомых по положению моему; с того дня отринул я всю мирскую ученость и трудился над предметами духовными… С тех пор весьма часто открывал мне Господь телесные очи мои, так что я средь бела дня в иную жизнь заглянуть мог и в бодрственном состоянии с ангелами и духами беседовать».
в) К тому же времени относятся воспоминания Сведенборга, появившиеся позднее в его первом большом комментарии к Библии (Lamm, s. 177.): «И еще однажды явились мне эти же существа [кроты], и исходили они из меня, и было это столь ясно, что видел я их ползущими перед глазами моими; вдруг собрались они в один облик, соделались огнем и разбежались с таким звуком, который в ушах моих словно выстрел раздался, когда они расскочили. После того место опять стало чисто. Было это в Лондоне, в году 1745, в месяце апреле. Словно как дым выходило это сквозь поры мои, на полу же видел я гадов ползуших несметно».