Стриптиз на гонках
Шрифт:
Разговор происходил не в его кабинете, мы стояли в коридоре за углом у главного входа. Мимо нас проходило много народу, прямо как на вокзале. Мне-то на это наплевать, но Винсент бесился: не хотел, чтобы работники клуба а тем более клиенты были в курсе его дел.
Я топнула ногой, обутой в черную туфельку на шпильке, поправила браслеты и бусы — атрибуты моего костюма тигрицы — и приготовилась к прыжку.
— Мне плевать на то, что ты думаешь! Никаких денег на свете не хватит, чтобы заставить меня еще раз выступать на этом чертовом треке!
Винсент заиграл желваками,
— Микки Роудсу нужна именно ты, — прорычал он. — Он хочет в некотором роде отдать дань памяти Руби и заодно показать всем болельщикам, что они могут спокойно ходить на трек, что там им ничто не угрожает. Он считает, если ты выступишь, это как раз задаст нужный тон.
— Гамбуццо, это не мои проблемы.
— Лаватини, так ты хочешь, чтобы я выложил все напрямик? — взорвался Винсент, брызжа слюной. — Ну, получай. Если вечером в следующую среду ты не явишься на трек, я… — Он выдержал паузу, провоцируя меня вставить словечко.
— И что же ты сделаешь, Гамбуццо? Уволишь меня?
— Вот именно, уволю! Я ухмыльнулась.
— Отлично, это будет очень мудрый деловой ход с твоей стороны. Валяй, увольняй ведущую танцовщицу на том основании, что она отказалась выступать на месте, где была убита другая твоя танцовщица. Представляешь, как это будет выглядеть со стороны? И кто после этого захочет на тебя работать? Хорош владелец клуба, для которого его танцовщицы значат так мало, что он посылает их в самое пекло!
Вокруг нас стала собираться толпа. Дикарка Тоня остановилась рядом со мной, поигрывая бутафорской дубинкой с таким видом, будто собиралась пустить ее в ход. Марла тоже подошла, эта явно была на стороне Винсента, но Тоня так на нее зыркнула, что та отскочила на добрых три фута.
— Полиция знает, кто убил Руби, — заявил Винсент. — Рой Делл объявлен в розыск, теперь он скорее придет в церковь, чем сунет нос на трек. Кьяра, тебе ничто не угрожает, ты просто раздуваешь из мухи слона, и я не собираюсь слушать эту чепуху. В среду вечером ты должна быть на треке как штык и мило улыбаться, иначе останешься без работы. Не забывай, ты пока еще работаешь на меня, а у нас здесь не Диснейленд.
Я чувствовала, как во мне все вскипает. Даже при желании я уже не могла бы сдержаться. У Кьяры Лаватини есть гордость, она не собирается ни перед кем ползать на брюхе.
— Я тебе не рабыня, Гамбуццо, — закричала я. — И можешь поцеловать меня в задницу, потому что я увольняюсь!
Мне самой не верилось, что эти слова сорвались с моего языка, но это было уже не важно. Я круто развернулась и под одобрительные возгласы моих сторонников зашагала в сторону гримерной. Все голоса перекрыл голос Винсента:
— Вернись сейчас же, Лаватини! Ты не можешь уволиться, я сам тебя увольняю!
Не оглядываясь, я шла с высоко поднятой головой. Зайдя в гримерную, стала собирать вещи. Два года я отдала этому человеку, и вот теперь все кончено. Он мне не нужен, я найду новую работу хоть завтра. Меня уже больше года как приглашают в одно популярное шоу, любой клуб в округе будет счастлив взять
Побросав костюмы в сумку, я уселась перед зеркалом и стала снимать тонкий слой грима, при этом я разговаривала сама с собой и даже не заметила, что в комнату кто-то вошел. Только подняв голову, я увидела Ральфа. Он стоял рядом, глаза от ужаса стали как блюдца. Мне вдруг стало жаль парня.
— Ну, и на что ты так смотришь?
— Кьяра, — пролепетал он дрожащим голосом, — не уходите, прошу вас.
Я посмотрела на своего рыжеволосого веснушчатого поклонника, было в нем что-то трогательное, и мое сердце растаяло.
— Ральфи, я уже не могу остаться, я должна уйти, это дело принципа.
Он сглотнул и посмотрел мне прямо в глаза.
— Все дело в гордости. У вас с мистером Гамбуццо всегда так было, почему же на этот раз вы решили уйти?
— Потому что я сказала, что уйду.
Аргумент прозвучал не очень убедительно, и мы оба это сознавали. В гримерную стали понемногу стекаться другие танцовщицы, они останавливались рядом с Ральфом и смотрели на меня так же, как он. Как же, мамочка их бросает!
— Извините, ребята, — сказала я, перекидывая через плечо ремень сумки. — Я не могу допустить, чтобы он со мной так разговаривал. Когда-то надо положить этому конец.
Я протиснулась через небольшую толпу, вышла в коридор, дошла до двери черного хода и очутилась на улице. После клуба тишина казалась оглушительной.
— Иди, не останавливайся, — приказала я себе, — и не оглядывайся.
С каждым моим шагом сумка с костюмами и гримом становилась тяжелее. Путь через автостоянку казался бесконечным. Наконец я швырнула сумку на заднее сиденье, села за руль и рванула с места, прочертив покрышками полосы до самой Томас-драйв. Со стоянки за мной выехала еще одна машина, седан без опознавательных знаков. Опять Уилинг.
— Пошел в баню! — крикнула я ветру. — Пошли они все! К черту все это!
Я повернула на Миракль-стрип — длинный пляж Панама-Сити, вдоль которого расположены самые шикарные отели. С обеих сторон к этим отелям примыкали маленькие семейные гостиницы, треки для картов и бары. Вдоль дороги болтались молодые парни в поисках приключений и неприятностей. Когда я проезжала мимо, они что-то выкрикивали и махали руками, но мне было не до них, я искала тихое место, где можно было бы спокойно подумать. Я хотела попасть на пляж.
Не снимая ноги с педали акселератора, я миновала Миракль-стрип и поехала дальше, по направлению к Лагуна-бич. Уилинг не отставал, держась на некотором расстоянии от меня.
— Ах вот как, — пробормотала я, — что ж, посмотрим, сможешь ли ты повторить мой трюк…
Свернув на одну из боковых улочек, я прибавила скорость, виляя от одного угла к другому. Эти места были мне хорошо знакомы, и я знала несколько поворотов, о которых Уилинг наверняка не догадывался. Пусть я теперь живу в Панама-Сити, не зря же я выросла в Филадельфии с ее узкими переулками с односторонним движением! Уилингу со мной не тягаться. Я поддала газу и внезапно свернула в “Лотос”, самый престижный и один из самых дорогих пляжных комплексов.