Стриптиз

Бирюк В.

Кони проскакиваю мимо друг друга, и я вижу, как глубоко, насквозь, воткнутый клинок, выворачиваясь, рассекает, разрубает тело, опрокидывая назад и вбок верхнюю часть бедняги. Остальные джигиты поворачивают коней. Но всадник кидается на перехват. А с другой стороны налетают отроки. Визжа от восторга и выставив подобранные пики.

— Удар хорош. Как звать удальца?

— Вроде… Брусило. Под личиной не видать.

— Выясни, Ивашко. Потолкуй с ним. За жизнь.

Надо присмотреть за этим… Брусилой. Не только за удары, щитом и палашом, но и за выручку своих отроков, правильную

микротактику при направлении коня. «Брусилов» — сын Брусилы. Потомок этого парня так здорово отличится в 1916 году в Восточной Галиции? Наследственные стратегические способности? — Представления не имею. Но какой-то намёк в парне есть. Надо попробовать. Командиров мне не хватает. И будет не хвать ещё долго.

* * *

Эйфория от успеха, от победы быстро сменилась… раздражением. На себя самого. На всё… это.

«На х… нах… до х…? Теперь расх… на х…».

Вот лежит молодой парень. Со снесённым наполовину черепом. На открытых стороннему взору мозгах ещё тают снежинки. Он, что, сделал мне что-то плохое?

А вон, совсем ещё подросток, скривившись как малый ребёнок в плаче, несёт в руках свои вывалившиеся кишки. Он в чём-то виноват? Не жилец. Единственное, чем можно помочь — прирезать.

Выгибается в сугробе ещё один. Стрела попала в спину. Ни достать её, ни двигаться с ней — не может. Но ещё елозит ножками по снегу. Прирезать.

Рядом другой. Пытается выбраться из-под упавшего коня. Выбрался. Вопит от боли. Похоже — сломана нога. Оставить здесь? — Через час замёрзнет. Потом волки объедят. Взять в плен? Наложить лубки… — Кто его тащить будет? Прирезать.

Эти люди… На них нет вины. Есть — беда. Под названием — «Зверь Лютый».

Какой-то лысый придурок за тыщу вёрст от их кочевий вдруг придумал себе, что детская смертность от половины до трети — плохо. — Ну и что? Никто не возражает — плохо. Но мы-то причём?

Плешивый сопляк с чего-то решил, что он знает как эту смертность уменьшить — «белыми избами». — Очень может быть. Но нам-то чего? Нам это всё… У нас в Степи — вообще никаких изб нет.

Помыкавшись на своей Руси, побившись «темечком об асфальт», убежал на Стрелку. Устроил какие-то дурацкие свары с соседями — лесными племенами. — Да мы-то где?!

«Где-где… и пошутил».

Глава 472

Молодёжь из моей свиты, радостно хохоча, кинулась ловить мечущихся коней. Алу, задорно вереща, раскрутил над головой аркан, поймал вожака выбранного лошадиного косяка, как вдруг, из-под брюха жеребца, поднялся в седло воин. С саблей в руке.

Алу немедленно дёрнул.

Этот приём мы с Алу недавно проходили. В Степи заарканенного коня останавливают, а не сшибают. Жалко же: побьётся, поранится, поломаться может. А вот со всадником…

После того, как летом, после разговора с Куджей, снова «увидел» Алу, я взялся за его обучение серьёзно. Куча разных мелочей, тонкостей, которые раньше пропускались за неочевидностью надобности — теперь накатывались до блеска. Варианты работы с арканом — простейший пример.

Жеребец с воином упал. Тот шустро выбрался

из-под коня. Но его уже окружили мои ребята.

— Стойте! Стойте! Не рубить! Не трогать! Софын ермес! Кол тегиз бениз! Афаз Сурбар, сиз биле алмады? Бул менин — Алу. Хан Боняк уйнен (Дядя Сурьбарь, ты не узнаёшь меня? Это я — Алу. Из дома хана Боняка).

Воин мгновение рассматривал юношу, приглядываясь, пытаясь узнать. Вряд ли: бой, ночь, дети сильно меняются. Но опустил саблю к ноге, мрачно оглядел окруживший его мой отряд.

— Господин! Это — Сурьбарь! Это… Он служил у моего отца, он хорошо служил! Он был добр ко мне… Не надо… Не надо его убивать…

— Прими у него пояс, Алу.

Мальчик перевёл, но воин продолжал держать саблю, смотреть на меня. Потом спросил Алу — кто я. Ответ изумил его:

— Хан Всеволзк сиз?! Сиз — Жабайды Андардын?! Жене ол… ол сидзин кул?!! (Ты — хан Всеволжска?! Ты — Лютый Зверь?! А он… он твой раб?!!)

— Йе. Жок. Ол — емес кул. Ол — досы. (Да. Нет. Он — не раб. Он — друг)

Сурьбарь был настолько поражён услышанным, что Алу пришлось самому выдирать из пальцев воина саблю и снимать воинский пояс. Попутно он обрушил на пленника потоп вопросов. Видимо — об общих знакомых. Наконец, и я смог вставить своё:

— Алу, спроси: что воин из дома Боняка Серого Волка делает в орде Башкорда?

Смысл ответа состоял в том, что у этого Сурьбаря была дочь. Была… Которую прошлой весной выдали замуж за джигита из орды Башкорда. Соседние орды постоянно роднятся между собой. Теперь она родила сына, и дедушка приехал посмотреть на внука. Когда он отправился назад — напали люди из леса. Ему и его спутникам удалось отбиться. Когда к ним присоединились беглецы из разных аилов, они пошли посмотреть.

В становище, где жила его дочь… не осталось ничего. Кроме пожарища и мёртвых. Свою дочь он нашёл. Внука… невозможно было опознать. Тогда он пошёл мстить. Лесовики умело отбивались. Потом они ушли сюда, в это место. А из Степи подошёл хан Башкорд с множеством своих людей. Все вместе они пошли в битву.

— Алу, переводи: утолена ли его жажда мести сегодняшней битвой?

Половец потерял где-то шапку. Седоватый хвост, похожий на оселедец, мотался на ветру. Он молчал, думал. Обмануть чужака, русского воеводу — не проблема. Но Алу… Сказать, что больше не будет мстить… горечь утраты снимается только временем. Сказать, что будет мстить… — умереть.

— Между нами — нет крови. Я не буду мстить тебе.

— Между нами нет крови. Ты не будешь мстить никому, на кого я укажу. Например, этим людям. Их домам, их родам.

Я показал на возившихся в полусотне шагов, обдирая мёртвых, воинов Вечкензы.

Половец заскрипел зубами. Была бы у него в руках сабля — кинулся.

— Алу, спроси: есть ли среди пленных ещё люди из орды Серого Волка? Ты знаешь: я уважаю твоего отца. Будет правильно, если они отправятся в свои становища. Ты сможешь их довести до своего хана, Сурьбарь?

Есть желаемое — месть, смерть. Есть должное — спасение, жизнь. Не твои. Мужчина, отказывающийся от исполнения долга перед живыми ради долга перед мёртвыми… мне не интересен.