Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари

Кузнецов Сергей Олегович

Глава 8

Любитель искусств

Со временем известие о Строгонове и его доме распространилось по Европе и по Петербургу. Граф Александр Сергеевич даже стал прославляться как покровитель искусств. Пожалуй, своего апогея его слава достигла к 1791 году, когда Гавриил Державин написал знаменитую кантату «Песнь дому, любящему науки, или любителю художеств», положенную на ноты Дмитрием Бортнянским. Рефреном там звучали такие слова:

Науки смертных просвещают, Питают, облегчают труд, Художества их украшают И к вечной славе их ведут. Блажен тот муж, блажен стократно, Кто

покровительствует им. Вознаградят его обратно Они бессмертием своим.

«Бессмертие» Строгонова обеспечивалось Кабинетом (музеем), в 1791–1796 годах перестроенным Андреем Воронихиным. С другой стороны, очевидно, что сочинение Державина инспирировал сам A.C. Строгонов к возвращению из заграничного вояжа Павла, ему, судя по всему, Александр Сергеевич и хотел показать себя во славе прежде всего. Церемония торжественной встречи отца с сыном, не состоявшаяся в 1756 году, имела место тридцатью пятью годами позже, под сохранившимся плафоном Дж. К. Валериани. С того времени дом вновь делился на две части, а идея строительства собора вновь стала актуальной.

Этапы совершенствования дома графа Александра Сергеевича, в котором Кабинет (музей) занимал самое важное место, мы узнаем прежде всего из уст иностранных гостей. Заметки французского графа Фортиа де Пиля в начале 1790-х, голландца И. Меермана и польского короля Станислава Августа Понятовского в конце того же десятилетия, а также Генриха Реймерса в 1805 году и 1809 годах позволяют, хоть и весьма схематично, воссоздать облик дома.

Де Пиль посетил дом Строгоновых на Невском летом 1791 года. Этот визит особенно драгоценен для нас, ибо вояжер оставил подробные указания о том, что и в какой последовательности показывалось любопытствующим в уже новом, устроенном Андреем Воронихиным Кабинете графа. Поднявшись по Парадной лестнице на второй этаж, гости попадали в Биллиардную. Чаще употребляемое в настоящее время название «Старая передняя» указывает на другую (и может быть более раннюю) функцию этого зала.

Единственный обмерный план второго, парадного этажа невского дома, был сделан в мастерской А.Н. Воронихина между 1796 и 1811 гг. Показывает момент после завершения создания Кабинета (музея) и самое начало длительного периода формирования южного корпуса

Название это пустил в оборот Александр Бенуа, вероятно, со слов дворецкого, сопровождавшего по дому знаменитого художника, критика и знатока искусств в самом начале XX столетия. Здесь до настоящего времени находятся барельефы с играющими путти — фрагменты переделанного впоследствии интерьера времен Воронихина.

В следующем зале гостям первыми показывали те самые картины Гюбера Робера, что были одним из самых важных парижских приобретений их владельца. Собор Св. Петра, изображенный на одном из холстов, отсылал к Большому залу, соединяя тематически оба зала в единое целое.

Рядом с картинами стояли четыре, по числу главных полотен Робера, скульптурных бюста. Они были исполнены из мрамора Гудоном и представляли славных деятелей Просвещения — Вольтера, Дидро, Д’Аламбера и Эйлера. По крайней мере, с первыми двумя из знаменитостей Строгонов познакомился в Париже.

Далее Пиль называет Минеральный кабинет, и потому я вынужден миновать два загадочных зала (на месте нынешней Арабесковой галереи), сведений о ранней отделке которых не приводит ни один из посетителей. Лишь И. Меерман, получивший разрешение графа увидеть его сокровища в декабре 1797 года, говорит о небольшой ротонде с колоннами, выполненными из белого топаза. Впоследствии это произведение возможно стояло на столе в Картинной галерее.

В северо-восточном углу здания располагался Минеральный кабинет. Для его создания Воронихин, возможно зная о старых планах Растрелли, соединил между собой не только два скромных зала 1740-х годов, но и добавил к ним прежние спальни третьего этажа. Четыре оси вместо пяти — единственная погрешность против задуманного предшественником «флигеля». Полученное пространство

стало вполне пригодным для двухъярусного храма с хорами, но оно отошло минералам. Собственно, можно было бы поступить проще и сделать интерьер в одном уровне, как и предлагал Строгонову Ф.И. Демерцов. Воронихин, используя свой парижский опыт, выбрал сложный, более вместительный вариант.

Фактов о жизни А.Н. Воронихина (1760–1814) сохранилось крайне мало. Допустимо предположить, что он состоял при юном графе П.А. Строгонове в качестве «придворного живописца и летописца», подобно М.И. Печеневу, мастеру «малого двора A.C. Сторогонова». В отличие от своего предшественника Воронихин проявил архитекторские способности, которые были развиты Ж. Роммом и каким-то малоизвестным парижским зодчим в период 1786–1790-х годов, когда бывший крепостной стал уже свободным. Последующие четверть века он беззаветно работал для своих покровителей, оставив свой след и как мастер императора Александра I (Горный институт и другие постройки), и как архитектор вдовствующей императрицы Марии Федоровны (г. Павловск).

Эта картина Робера, возможно, имела исключительное значение в мыслительном процессе графа Строгонова

В уютном и одновременно грандиозном интерьере использована архитектурно-декоративная система, применяемая, как правило, при сооружении зданий, посвященных Богу. Действительно, в первый момент можно подумать, что попадаешь в церковь — все на месте: двенадцать, по числу апостолов, колонн, паруса, хоры, свод. Но всмотревшись внимательно, замечаешь иные детали и смысл интерьера. На парусах помещены не евангелисты, а эмблемы искусств и наук, в люнетах — не ожидаемые сцены из Библии, а аллегории четырех стихий. Отражением влияний Нового времени можно считать Минеральный кабинет, устроенный в годы Великой Французской революции. Одновременно с храмами Разума (масонскими) на берегах Сены Александр Строгонов на невских берегах создал оду веку Просвещения.

Яшмовый кабинет Агатовых комнат в Царском Селе послужил прототипом при проектировании Минерального кабинета. Рисунок шелка, использованного для обивки стульев, был применен и в Картинной галерее (указано А. Деревенсковым)

Де Пиль рекомендовал посмотреть «коллекцию табакерок, украшенных разными драгоценными камнями, экспонаты по естественной истории, руды: золотую, серебрянную, оловянную, свинцовую, железную, камни, окаменевшие куски дерева, раковины и т. д., прекрасный кусок сибирского малахита… камень с венериными волосами… вид гиацинта из Бразилии». [21] Коллекция минералов, привезенных не только из самых отдаленных уголков России, но и из Англии, Германии, Исландии, Италии и других стран разных континентов, предопределила выбор Пантеона, знаменитейшего римского храма всех богов в качестве главного прототипа для оформления Минерального кабинета. Но только ли камням был посвящен зал?

21

[Fortia de Piles]. Voyage de deux francais dans le Nord de l’Europe. 1790–1792. Volume IV. Paris, 1796. PP. 41–44.

В люнетах находим скульптурные композиции, трактуемые обычно как аллегории четырех стихий. Думается, что замысел был более сложным. Каждая из них представлена в виде сидящих женских фигур. Обращает на себя внимание барельеф, расположенный в южном люнете над скрытым от взора несведущих проходом в Картинную галерею. Женщина в античном одеянии держит в руках чашу с огнем, в которой видна саламандра. Слева один путти держит в руке факел, показывая взглядом на некий камень, в то время как его товарищ гасит другой факел в сосуде с водой. Справа группа путти греется у поддерживаемого огня.