Строговы
Шрифт:
Выехали за ворота тюрьмы. Приотстав немного, Матвей, нагнувшись к коробу, тихо спросил:
– Жив, Тарас Семеныч?
– Чуть дышу.
– Зябко?
– Не жарко.
– Ты в бушлате?
– Машинист свой плащ дал, сверху бушлата натянул.
Через минуту из короба снова раздался голос Беляева:
– В случае чего, Захарыч, отказывайся. Тверди одно: знать ничего не знаю. Подсунули, мол, и все.
Матвею захотелось подбодрить Беляева, и он сказал:
– Ничего, Тарас Семеныч, пройдет!
Он
– Если, Тарас Семеныч, на воле туго придется, знай, что всегда помогу. Война кончится – на пасеку уйду, в тайгу. Приезжай – рад буду, – и закончил мечтательно: – А если новая жизнь подоспеет, обязательно приезжай, – на Юксу отправимся, всю тайгу облазим.
Слова Матвея, видимо, глубоко тронули Беляева. Он откашлялся и проговорил отрывисто:
– Такое не забывается! Спасибо за все тебе, друг.
Подъехали к крутому берегу.
По предположениям Матвея, на отвале не должно было возникнуть никаких затруднений. Надзиратель, ехавший первым, освободил свой короб и отвел лошадей от места свалки. Матвей проговорил так, чтобы слышал Беляев:
– Повалился снежок под кручу в самую речку!
По голосу Матвея Беляев понял, конечно, что все идет хорошо.
Но вот Подковыкин, оставив свою лошадь, вернулся на отвал и молча, с хмурым выражением лица стал смотреть на заречную сторону.
Антон подмигнул Матвею. Но тот и без того видел, что происходит. Положиться на сочувствие этого надзирателя было невозможно, он не упустил бы случая выслужиться перед начальством.
Матвея бросило в жар. Мозг его лихорадочно работал. Антон, занятый той же мыслью, что и Матвей, медленно подвел лошадь к отвалу и, кряхтя, стал лопатой выбрасывать снег из короба. Но он, так же как и Матвей, понимал, что тянуть долго невыгодно: к отвалу мог подойти из тюрьмы новый обоз.
Не раздумывая больше, Матвей спрыгнул в снег и направился к Подковыкину. Проходя мимо Топилкина, сказал:
– Ты, Антоха, по дружбе, может, и мой короб опростаешь? А мы с Подковыкиным покурим пока.
– Ловкий ты парень, Матюха! Все норовишь чужими руками работать, – бросил Антон ему вслед и скорчил одну из тех гримас, которыми так смешил народ.
Подковыкин захохотал, принимая разговор друзей за чистую монету, закашлялся, потом стал отплевываться.
Антон помедлил несколько секунд и серьезно сказал Матвею:
– Так и быть уж, закуривайте. А то вон у Подковыкина аж слюна появилась…
Матвей встал перед Подковыкиным, заслоняя собой место свалки, и вынул кисет.
Антон взял под уздцы лошадь Матвея, и в одно мгновение сани оказались над обрывом. В следующий миг он опрокинул под кручу и короб. Так же проворно забросал видневшиеся куски одежды Беляева снегом. Не прошло и трех минут, как он уже курил
Чтобы не провалить Беляева в последнюю минуту, Матвей и Антон говорили и смеялись громко. Это означало, что Беляеву выходить из-под кручи еще рано.
Смех получался у них искренний, веселый.
– Поехали, мужики, – вдруг спохватился Матвей, – а то не похвалит нас начальник за такую работу.
Он подошел к своей лошади. Вслед за ним нехотя потянулись и Антон с Подковыкиным.
Давая знать Беляеву, что опасность миновала, Антон Топилкин затянул пастушью песню, потом начал свистеть, кудахтать, лаять, мычать. Всю дорогу надзиратели покатывались со смеху.
У въезда в город дорога, извиваясь, поползла на холм, образованный из наносов снега.
Матвей вытянул шею и посмотрел на реку.
На ослепительно белом покрове заречной равнины, быстро удаляясь к городскому предместью, шел человек. И хотя ни лица, ни одежды его нельзя было разобрать, Матвей знал, что это уходит Беляев.
…Вопреки ожиданиям, за побег Беляева надзиратели коридора одиночек отделались очень легким наказанием. Начальник тюрьмы объявил им в приказе по строгому выговору за халатность и только Митрохина – дежурного надзирателя в тот день – подверг трехсуточному аресту.
Мягкость наказания сами надзиратели объясняли тем, что главная оплошность была допущена самим начальником. Приказ о выводе на очистку двора политических, тем более из одиночных камер, вряд ли мог пройти для него самого безнаказанно.
К тому же, кроме Беляева, в этот день из тюрьмы скрылись Двое уголовных. Начальство решило, что побег всех троих был подготовлен сообща.
Долго Матвей тосковал по Беляеву, тревожился за него. Когда Соколовский сообщил, что Тарас Семенович благополучно добрался до явочной квартиры, Матвей обрадовался, но все-таки ощущение какой-то внутренней пустоты не покидало его. Беседы с Беляевым давно превратились для него в ежедневную потребность. Свободного времени у Матвея стало больше, и он опять принялся за чтение книг.
5
Раз-другой в неделю Матвей ходил на базар. О питании приходилось заботиться ему. Антон к хозяйственным делам был не приспособлен, и когда случалось ему бывать на базаре, он часто из-за пристрастия к сладкому покупал не то, что требовалось.
Матвей, убедившись, что Антона не переделаешь, все хозяйственные заботы сосредоточил в своих руках.
Однажды, вернувшись с базара, Матвей, толкнув дверь своей комнаты, почувствовал, что она закрыта. Это удивило его. У них обычно двери изнутри не закрывались. «Бабу, видно, какую-то, черт рыжий, в гости привел», – подумал Матвей и, отойдя от двери, пожалел, что пришел рано.