Строптивая принцесса
Шрифт:
— Правда? — заинтересовалась Зенка. — Да, я слышала, что воры никогда не выдают своих сообщников полиции.
— По-моему, это просто распространенное заблуждение, ни на чем не основанное, — равнодушно заметил француз.
— Вы хотите сказать, что являетесь более порядочным человеком, чем ваши коллеги?
— У меня нет коллег. Я работаю в одиночку.
— А что вы делаете с украденными вещами? — полюбопытствовала Зенка.
— Это зависит от их ценности. Я чувствую, что вам хотелось бы, чтобы я
— На вашем месте я бы не заикалась о романтике! — вспылила Зенка.
— Почему же? — не согласился с ней француз. — Могу вас заверить, что ничего более романтического со мной до сих пор не случалось.
Он помолчал и после паузы заговорил вновь.
— Только подумайте, Ваше Высочество. Вот я, вор, причем достаточно умный, потому что сумел незаметно пробраться в королевский поезд, сижу в темноте и беседую с очаровательной принцессой в прекрасной комнате, воздух в которой напоен ароматом цветов. Мы с вами не видим друг друга, но я чувствую, что у нас много общего.
— Почему вы так решили? — спросила Зенка.
— Что-то в звуке вашего голоса, в ауре, окружающей вас, заставляет меня чувствовать особенную связь с вами, и вполне возможно, что мы встречались и ранее, в прежней жизни.
— Вы верите в подобный вздор?
— Клянусь воровской честью, что я верю этому так же, как Богу! — торжественным тоном произнес француз.
В темноте его слова прозвучали как магическое заклинание, и Зенка подумала, что он, возможно, прав. Она начинала испытывать какое-то непонятное влечение к незнакомцу, и это ощущение немного испугало ее.
— Я прощаю вам столь неожиданное появление в моем вагоне, но теперь вы должны уйти.
— Ночь только началась, — возразил француз, — возможно, нам больше никогда не представится возможность побеседовать, а вы мне очень нравитесь. Вы столь милы и очаровательны.
— Но ведь вы меня не видите, — удивилась Зенка.
— Вас видит моя душа, — ответил француз. — Мало того, что вы красивы и великодушны, я чувствую, что вы, как и я, бунтарь. Вы боретесь в одиночку. Как бы я хотел сражаться вместе с вами!
— Почему вы решили, что я с кем-то… сражаюсь? — растерянно спросила Зенка.
— Вас выдает голос, — пояснил незнакомец. — Вы рассержены и обижены кем-то.
— Вы придумываете!
— Ничего подобного. В темноте гораздо легче понять, что думает твой собеседник. В темноте все чувства обострены, как у слепых. Днем мы полагаемся на свои глаза, а сейчас нами руководят инстинкты. — В голосе француза слышалось глубокое убеждение. — Ведь глаза видят только внешнюю оболочку, — медленно продолжил он. — Им не под силу узнать, о чем на самом деле думают люди
Зенка, затаив дыхание, внимательно слушала своего собеседника.
— Я наполовину венгерка и поэтому верю тому, что вы говорите, — сказала она, когда француз сделал паузу. — Но мои английские корни утверждают, что вы несете околесицу и я не должна вас слушать.
— Забудьте о своих английских корнях, — посоветовал незнакомец, — и поверьте своему венгерскому сердцу, которое подсказывает вам, что я прав.
— Вы меня пугаете… — еле слышно призналась Зенка.
— Не может быть! По-моему, вы очень смелая, как и подобает венгерке.
— Именно эти слова я постоянно повторяю себе, но, увы, храброй быть очень непросто.
— А жизнь и есть очень непростая штука, — утешил ее француз. — И мы с вами прекрасно знаем, что истинная храбрость заключается в умении преодолевать свой страх перед лицом грозящей опасности.
Зенка судорожно сжала руки.
— Я боюсь, — прошептала она, — но вы первый, кому я признаюсь в этом.
— Вы говорите так потому, что разговариваете не с человеком, а с призраком. Но когда наступает день, призрак исчезает и о нем тут же забывают.
— Нет, я вас никогда не забуду, — горячо запротестовала Зенка. — Ведь после разговора с вами мне теперь уже не так страшно, как раньше. Я потому и не могла спать, что страх мешал мне.
— Если я скажу, что в темноте все кажется более страшным, чем есть на самом деле, вы ведь мне не поверите, — улыбнулся француз. — Но это и на самом деле так.
— Вы в этом уверены?
— Да, и мне неоднократно приходилось убеждаться на собственном опыте, что, когда готовишься к самому плохому, получается как раз наоборот.
— У меня так не будет, — тяжело вздохнула Зенка.
— Откуда такая безнадежность? Если бы вы смогли заглянуть в хрустальный шар и увидеть себя повзрослевшей лет на десять-пятнадцать, то убедились бы, что ваши страхи беспочвенны, а то, что представляется бездонной и страшной пропастью, на самом деле — путеводная звезда к счастью.
— Вы меня решили утешить самыми обычными банальностями.
— Это не банальности, — возразил француз. — Я говорю о том, что испытал на собственном опыте.
— У вас совершенно иная жизнь. Вы — авантюрист, искатель приключений, делаете то, что хотите. А я? Неужели вы считаете, что у меня уйма возможностей? Я же… женщина!!!
— А вы бы хотели быть мужчиной?
— Конечно! Тогда я могла бы стать авантюристкой вроде вас, а не… — Зенка оборвала себя, боясь сказать лишнее. — Я не должна вести с вами разговор на подобную тему, — сухо закончила она.
— Наоборот, — заметил француз. — Когда в душе все кипит, лучше выговориться, это помогает увидеть вещи в истинном свете.