Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977
Шрифт:
В грядущее взор погружать.
(Аполлинер[83]) стр. 164
81 «Мне нужно на кого-нибудь молиться…»
82 «Песенка о ночной Москве».
83 «Я вспомнил задорный куплет», пер. М. Кудинова.
Потому что век наш весь в черном,
Он носит цилиндр высокий,
И все-таки мы продолжаем бежать,
А затем, когда бьет на часах
Бездействия час и час отстраненья
От дел повседневных,
Тогда приходит к нам раздвоенье,
И мы ни о чем не мечтаем.
(Аполлинер[84]) стр. 170
«Маленький балаган на маленькой планете Земля» А. Белый (стр. 450)
«Сказали мне, что
Сила навалилась на человека — мнет, лепит, ломает, плющит, делает то, что хочется Ей, а не ему. Не все ли равно, какая сила? Если она заведомо превышает силы человека. Тля под кирпичом, или тля под гривенником. Судьба человека и его борьба главное здесь.
12.05.1973
Б. приехал в Москву писать ЗМЛдКС, но писать, кажется, придется совсем другое.
Написали письмо Чоличу.
84 «Звуки рога», пер. М. Кудинова.
85 Ёсано Акико, «Трусость», пер. В. Марковой.
13.05.1973
Думаем над мультяшкой.
Сделали 10 стр.
14.05.1973
Сделали 10 стр.
Вечером сделали 6 стр.
И ЗАКОНЧИЛИ СЦЕНАРИЙ НА 26 СТРАНИЦЕ.
15.05.1973
Сделали мелкие поправки по НВ.
16.05.1973
Сделали крупные поправки по НВ [ «Неназначенные встречи»].
17.05.1973
Письмо в МолГв.
Едем к Ревичу.
18.05.1973
Гл. 1.
а) Калям — рыба, баба, тел<ефонные> звонки, жара, водка из стола заказов, соблазны, белая ночь.
б) тел<ефонный> звонок от Вайнгартена, сосед — разговоры вокруг да около, все напуганы.
Гл. 2.
а) следователь, несколько раз просит документы, читает и каждый раз забывает, убийство, исчезновение бабы, звонок о сдаче преступника.
б) тел<ефонный> звонок от Вайнгартена, опять вокруг да около, спросил почему-то о Губаре. В конце — звонит Вечеровскому.
Гл. 3.
Беседа с Вечеровским. Отпечатки копыт на подоконнике. Вокруг да около, и он вдруг с ужасом замечает, что ведет себя, как вчера сосед. Бежит домой — на кухне сам Вайнгартен и Губарь, пьют водку. Дверь была открыта. Выясняется, что им мешают. Зовут Вечеровского. Губарь зовет Глухова. Губарь явился с мальчиком-подкидышем.
Гл. 4.
Военный совет. Глухов появляется в середине.
[сбоку от текста: ] Масса помех житейского типа.
Губарю — [вставлено: «хотел запатентовать изобретение, с этого все и началось»] младенец и засилие девиц, сломал чистый страх (агент Союза 9-ти).
Вайнгартену — монеты и марки, его сломила административная должность.
Малянову — семья. Сначала соблазны, неразбериха, затем угроза.
Глухову — разочарование и апатия.
Были у Миреров, вернулись в час ночи.
19.05.1973
Сделали 1 стр.
20.05.73
Сделали 7 стр. (8)
Вечером сделали 2 стр. (10)
21.05.73
Ездили в МолГв. Сдали сборник.
22.05.73
Юрка[86]:
Эх, расшибить бы историю лбом бы
В те трогательные моменты,
Когда отцы водородной бомбы
Начинают платить алименты.
(По Киплингу?)
Глянуть смерти в лицо сами мы не могли,
Нам глаза завязали и к ней привели[87].
23.05.73
Б. уезжает.
Письмо, написанное Авторами 17 мая в ответ на замечания, высказанные Жемайтисом, сохранилось в архиве.
Из архива. Письмо от АБС в МГ
Уважаемый Сергей Георгиевич!
86
87 Р. Киплинг, «Эпитафии войны. Трус», перевод Ю. Манина.
Мы внимательно изучили Ваше содержательное письмо и рассмотрели все предлагаемые редакцией замечания и поправки. Теперь, когда мы закончили работу над рукописью в соответствии с этими замечаниями и поправками, нам хотелось бы подвести некоторые итоги.
1. По повести «Дело об убийстве».
Нам показались вполне оправданными недоуменные вопросы редакции относительно предыстории взаимоотношений пришельцев с гангстерами. Поэтому мы пошли на существенную переработку сюжета в этой части и ввели все необходимые разъяснения, исчерпав, как нам кажется — полностью, круг упомянутых недоуменных вопросов.
«Шалун» Симонэ, образ которого представляется редакции излишне противоречивым, имеет совершенно реальный прообраз, списан, как говорится, с натуры. Нам вообще представляется чрезвычайно характерным для нашего времени разительный контраст между манерами и поведением человека (особенно научного работника), когда он отдыхает, и его ролью в жизни общества, когда он выступает в своем профессиональном качестве. Научная работа требует такого напряжения всех душевных сил, что на отдыхе научный работник вольно или невольно ведет себя так, чтобы по возможности эффективнее релаксироваться — бесится, так сказать. Отсюда странные и нелепые хобби, смертоубийственные альпинистские подъемы, чрезмерное увлечение спиртным, играми, женщинами. Такова жизнь, и ничего антисоциального здесь нет, как нет ничего антисоциального в естественных отправлениях. Мы попытались, конечно, в какой-то мере пойти навстречу пожеланиям редакции в этом вопросе, произвели ряд исправлений, ввели диалог на страницу, но при этом мы неуклонно руководствовались жизненной правдой и вышеизложенными соображениями. Нам же лично представляется весьма ценным в художественном отношении описанные у нас обстоятельства превращения беспечного шалуна и волокиты в истинного ученого — активного гражданина Земли.
Относительно финала повести. Как мы поняли, речь идет о последней главе. Мы никак не можем согласиться, что финал скомкан. Он тщательно подготавливался всем ходом повествования и является совершенно закономерным результатом колебаний и сомнений главного героя. Обычно, когда говорят о скомканности, имеют в виду нарушение внутреннего временного темпа повествования. Ничего подобного в финале нашей повести нет. Темп времени остается постоянным на протяжении всей повести: шестьдесят минут начала повести в точности соответствуют шестидесяти минутам конца повести. Другое дело, что события последней главы занимают три-четыре часа, но такова наша сюжетная установка: нет у инспектора Глебски времени спокойно поразмыслить и принять глубоко обоснованное решение. Он вынужден подчиняться своим социальным инстинктам, а эти инстинкты у него мещанские, буржуазные. В этом, собственно, и состоит та политическая острота повести, на недостаток которой сетует в своей рецензии Е. Брандис. Нам кажется, что политической остроты в нашей повести вполне достаточно. Она насквозь политическая, ибо нет, на наш взгляд, более важной задачи для советского писателя, чем разоблачение узости буржуазного мировоззрения и буржуазной системы социальных инстинктов.