Студенты. Книга 2

Аргунов Анатолий Васильевич

— Вы, смотрю, лимон любите?

— Со студенчества. Одна моя знакомая всегда пила чай с лимоном. Я сперва не понимал, зачем, а потом распробовал, оказалось, это так вкусно. С тех пор пристрастился к лимонам.

— И у меня была знакомая, она тоже любила лимоны. Ее звали Дина. Красивая была женщина!

— Извините, Сергей Константинович, Дина, вы сказали?

— Да, Дина. А что вас смутило?

«Не может быть. Хотя парность случаев в теории вероятностей рядовое явление», — пронеслось в мозгу Саввы Николаевича.

— Дело в том, что мою знакомую, которая очень любила чай с лимоном, тоже звали Диной, — ответил Савва Николаевич, как-то странно улыбаясь при этом. — Вот я и подумал о совпадении… Надо же, как вышло!

— Постойте, постойте, доктор! Вы же учились в питерском меде?

— Да, ну и что?

— А в каком году? — не отвечая

на вопрос доктора Мартынова, продолжал допытываться Панкратов.

— С шестьдесят шестого по семьдесят второй.

— Так-так… А как фамилия вашей знакомой Дины? Вы не вспомните?

— Нет. Но, кажется, какая-то прибалтийская: не то Каустайтис, не то Канданакис… — не совсем уверенно ответил Савва Николаевич.

— Может, Кайдунате? — с каким-то внутренним напряжением спросил Панкратов.

— Верно, Кайдунате! Из Литвы.

— Вот оно что… — удивленно протянул посетитель, а потом неожиданно предложил: — Может, еще по одной? Как у нас, русских, принято говорить: «На одной ноге не ходят»?

— Верно, верно. А еще есть присказка, ее любил повторять мой хороший знакомый: что самое долгое ожидание — это ожидание между первой и второй рюмкой.

Они снова чокнулись и выпили. Савва Николаевич только часть мензурки: он все же при исполнении. Гость же лихо опрокинул свою и опять отломил кусочек шоколада.

— Неужели такой жесткий? — спросил Савва Николаевич, видя, с каким трудом ломается плитка.

— Это шоколад особый, настоящий, для летного состава. Мне друзья несколько плиток привезли, чтобы быстрее поправлялся…

— А-а-а, то-то я смотрю — обертка странная…

— Значит так, Савва Николаевич, мы говорим об одной и той же Дине — Дине Кайдунате!

Савва Николаевич встал, прошелся по тесноватому кабинету, подошел к окну и стал смотреть на улицу, словно там он мог найти подсказку, что ему делать.

— А вы знаете, Сергей Константинович, что Дина погибла?

— Да, знаю.

— И как погибла?

Савва Николаевич резко повернул голову и посмотрел в глаза больному. Тот не опустил, выдержал взгляд.

— Что об этом сейчас говорить, доктор? Стоит ли ворошить прошлое?

— А когда? Когда время узнать, как погибают друзья?

— Она была вашей любовницей? — спросил Панкратов.

— Нет, не была. Но это не имеет значения. Она была девушкой моего друга.

Панкратов какое-то время сидел молча, опустив голову. Потом поднялся, налил до краев мензурку и выпил коньяк, на этот раз не закусывая.

— Доктор, а теперь послушай меня, — перешел вдруг на «ты» Панкратов. — Только не перебивай, прошу как человека!

Савва Николаевич ничего не ответил, так и остался стоять у окна.

— Мы с Диной родились в маленьком литовском городке Лида, учились в одной школе. Я старше ее на три года, но из-за болезни отстал и оказался с ней в одном классе. Влюбился почти сразу. В общем, не давал ей прохода. Она, понятное дело, сначала не замечала ни меня, ни моих ухаживаний. В то время это было не принято. А потом она как-то даже подружилась со мной, оценив, видно, мою настырность. Так или иначе, мы стали встречаться, ходить на танцы. Я к тому времени уже стал настоящим лидером местной шпаны. Меня боялись, если что не так — бил беспощадно. Бог силу дал немереную. Это я сейчас доходяга, от ветра шатает, а тогда мог голыми руками гвозди гнуть. Дальше — больше. Втянулся в темные дела, потом случайно в драке убил одну сволочь. По малолетству осудили только на шесть лет, четыре отсидел — выпустили. Вышел с зоны, приехал домой, а Дины нет. Говорят, уехала в Ленинград, в мединститут поступила. Я с зоны не писал, думал, не навредить бы. Время такое было: кто из родственников или знакомых в тюрьме — и тебе хода не дают. В общем, поехал я в Питер, нашел Дину, но отношения не налаживались. Она мне как-то говорит: «Не порти мне жизнь. Ничего у нас с тобой не получится. Ты не бросишь своих друзей, а я не хочу такой жизни». Поссорились, одним словом, и сильно. Я обиделся, но виду не подал. Думаю, погоди, сама приползешь на коленях.

Тут мне подстатило: в стране возникла потребность в наркоте. Иностранцы зачастили в Питер, особенно из Скандинавии, а там давно молодежь села на наркоту. Изобрели новую дурь, ЛД называлось. Ну и наши, из продвинутых, стали пробовать. Появился спрос. А где взять? Старые марафетчики поумирали, новых еще не было. Вот я и встал во главе питерского дела по дури. Сначала трафик шел из Швеции, потом круг расширился — Англия, Франция, другие страны втянулись.

Сам понимаешь, не всегда удачно шло дело. Погранцы перехватывали партии, тогда в городе наступал кризис. Где взять? Стали решать через знакомых фармацевтов, больницы, «Скорую помощь». Медленно, но верно налаживали поставку морфина через врачей, медсестер. Вот тут-то и представилась возможность проучить Дину. По моему заданию фарцовщики привлекли ее как эксперта. Не помню, что они там втюхивали по тем временам народу: то ли юбки польские, то ли косметику, а может, еще что… Дина охотно согласилась: приработок не мешал студентам… Приняла все за чистую монету, мол, земляки и все такое. Потом незаметно подсадили ее на наркоту, сперва на «колеса», потом и на морфий перешли. Процесс, что называется, пошел. Дина стала наркоманкой, мне же хотелось, чтобы она на коленях приползла когда-нибудь и стала умолять меня о дозе. Но не дождался… Сильной оказалась… А когда полюбила какого-то студента, извини, док, подумал о тебе… В общем, как подменили. Все, говорит моим подручным, бросаю наркоту; ваши товары и деньги мне не нужны, оставьте меня… Но раньше, чем она нас бросила, мы мать ее навестили, лично я сам приехал в Лиду…

Тут Панкратов сделал паузу, налил новую мензурку коньяка и, не предлагая Савве Николаевичу, молча выпил.

— Мать Дины взял в обработку, заставил письмо написать, что она тяжело заболела и ей нужны деньги на лечение. Для верности справку в больнице достал, диагноз рака пищевода состряпали, печать для верности пришлепнули и отправили Дине. Через неделю братва передала, что Дина сама пришла, просит денег — пять тысяч. Машина по тем временам столько стоила, если помнишь. Я распорядился дать, ну а потом дело техники: перешли на шантаж. В итоге Дина сломалась: стала для нас морфий воровать с работы, там у них на нейрохирургии клондайк был. Вот тут-то мы с ней и встретились. Назначил ей встречу в Пушкине, на квартире одного моего подельника, Сержа Хромого, любителя поэзии, отличного гитариста и певца. А как он стихи читал! Особенно Есенина, представляешь. Плакала ко всему привычная братва, для которых человека убить, что комара прихлопнуть. В общем, приехала: красивая, статная, похорошела за эти годы так, что глаз не отвести. Сергей, отпетый бабник и наркоман, и тот оробел: необычайной красоты, неземной, Земфира какая-то, так и сказал мне, когда встретил Дину. Я приказал нас двоих оставить в квартире для разговора без свидетелей. Вхожу, Дина меня как увидела, побледнела жутко и говорит: «Понятно, откуда ветер дует». «Главное — в чьи паруса», — отвечаю. А она: «Но только не в твои». Я говорю: «Посмотрим». И к ней бросился, стал раздевать… Думаю, тоже мне, недотрога, а студенту-недоноску за просто так отдаешься. А она ни в какую. Раза два так меня ногой саданула, искры из глаз. Женщина, когда не захочет, ее невозможно изнасиловать. И тут надо же такому случиться: схватила вазу с комода, огромную такую, хрустальную, и что было силы ударила меня по голове. Я на какое-то время отключился, а когда пришел в себя, Дина уже дверь пытается открыть и убежать. В ярость я впал неимоверную. Как дернул ее за руку, она головой, прямо виском, об острый угол комода ударилась. Ойкнула и медленно сползла на пол. Я подскочил, смотрю, а у нее зрачки сузились, и вся она как-то обмякла. Я скорее искусственное дыхание делать, растирать грудную клетку — ничего не помогло. Умерла. Заплакал… Последний раз в жизни плакал в тот день, верно, никогда уж больше не заплачу. А тогда…

Он взял бутылку с коньяком и, запрокинув голову, припал к горлышку. Савва Николаевич все так же неподвижно стоял у окна, не проронив ни слова. Он словно окаменел от услышанного. Как теперь поступить с этим человеком, которому он еще недавно спас жизнь? Схватить! Тряхнуть так, чтобы разошлись швы в легких и он захлебнулся бы собственной кровью? «Бесы, это бесы во мне говорят. Это они, проклятые, меня искушают», — почему-то подумалось ему в ту минуту.

— Что дальше? — просипел Савва Николаевич, едва сдерживая себя. — Ну говори, говори! Не тяни!

— А все. Заметать следы начали, увезли ее на машине Сержа в парк, закопали в низине под опавшими листьями. Не стало Дины. Вот и все, док, можешь теперь меня убить. Я готов и прощения просить не буду… — Панкратов опустил голову на стол. — На, режь. Хочешь, нож свой дам? Он всегда со мной.

Савва Николаевич наконец очнулся и вышел из ступора.

— Вам пора в палату, больной. Вы сильно переутомились. Я сейчас позову санитарочку, она вас проводит.

— Нет, док, я сам. Скажи, что было дальше с ее парнем?