Студенты
Шрифт:
– Насчет лампочек и плафонов, – уточнил я. – Это наша проблема?
– Лампочки подлежат замене по мере их перегорания, – Белкина сфокусировала взгляд на нашей тройке. – Плафоны закупим и, где их нет, установим.
– Я не об этом, – недовольно сказал Симонян. – Никто не заставляет вас покупать плафоны и лампочки, но следить за комнатным оборудованием вы обязаны.
– Мы ходим по кругу, – заметил Марк. – Пошли в эту легендарную комнату. Пятая, кажется.
– С вашего разрешения, я не пойду, – отказался Симонян. – А то еще скажут, что я предвзято к ним отношусь.
Марк с некоторым удивлением посмотрел на него и поднялся.
– Как знаете, – сухо сказал он. – Я думаю, что достаточно будет одного-двух членов студсовета. Ну, и я взгляну…
Ключ от нашей комнаты был у меня, поэтому я поднялся со своего стула и вышел первым в коридор. Марк и два студсоветника, имена которых моя память не сохранила, вышли следом. Бяки помельче, чем мы, томящиеся в коридоре в ожидании своей очереди, встрепенулись, увидев выходящую процессию.
Шли недолго. Что там идти? В другое крыло этажа. Открыл дверь, сам вошел первым и зажег свет. Делегаты зашли за мной и остановились у входа. Ну, а если бы не остановились, я бы их остановил, а то куда с нечищеными ботами… У нас ковровая дорожка, как в Кремле, все блестит и сверкает. Я притормозил у большого настенного зеркала, взял расческу и причесался. Потом обернулся и посмотрел на Марка. Он с удивлением разглядывал комнату, в которую, по моему разумению, не стыдно было бы заселить даже принца Уэльского, забреди он в наши края. Я дождался, когда взгляды Марка и подручных Симоняна упадут на вазу с тремя малиновыми георгинами, которую мы поставили на прикроватную тумбочку Мирнова, и дружески им улыбнулся. За этими георгинами я вчера специально ездил к Витьке, и в нашем плане психологической войны против Симоняна они должны были сыграть роль контрольного выстрела в голову. Жаль, что Симонян улизнул. – Добро пожаловать в вертеп, – радушно сказал я. Улыбка Марка несколько потускнела, хотя и не исчезла совсем.
– Я вижу, ваш руководитель студсовета общежития несколько преувеличил масштабы разрухи в этой комнате, – медленно сказал он. – Во всяком случае, я и сам бы не отказался пожить здесь тридцать лет назад. Это обои такие?
– Не совсем, – пояснил я. – Листы бумаги, выкрашенные акварелью… – Понятно, – Марк повернулся к двери и пошел обратно.
Ребята из студсовета защелкнули обратно отвисшие челюсти и уставились на меня.
– Слушай, а когда вы успели все это провернуть? – спросил один из них. – Ведь еще в пятницу тут можно было снимать фильм о последствиях ядерной войны.
– Тут какая-то путаница, – пожал плечами я. – Давно уже. Даже немного надоело, подумываем сменить интерьер.
– Угу, – пробурчал второй. – Когда припрет, и не такое провернешь… Когда мы вернулись к месту аутодафе, у Симоняна был вид человека, который только что достоверно узнал, что в нашей общаге живут пришельцы с Альфы Центавра.
…Теперь отмотаю пленку обратно к субботе. Поскольку нам и без гадалки стало ясно, что ситуация не просто подгорает, а горит, как пионерский костер, нужно было что-то предпринимать, чтобы пятую комнату не заселили другими жильцами. Мы разработали план, который принялись претворять в жизнь немедленно, ведь обратный отсчет времени был уже запущен… В плане единственным пунктом стояло создание нового облика комнаты. Вчетвером (трое плюс Сашка) мы выдраили комнату, включая паутину над гардинами, которая, как упрекнул нас Керенкер, висела там с хим-теховских времен, никого не трогала и уж точно не устраивала пьянки. Он зашел к нам за кипятильником, на что Мирнов трагическим голосом сообщил ему, что новый кипятильник исчез, но он может предложить любой из двух неисправных. Отклонив это в высшей степени любезное предложение, Керенкер уселся на мою кровать и принялся наблюдать за процессом преображения комнаты, сопровождая его своими советами, которые мы пропускали мимо ушей. Вечером в субботу мы покрасили в комнате полы, поэтому ночевали где придется, в том числе и в шестой комнате у Керенкера. Он не сильно обрадовался и даже возражал, но его возражения во внимание приняты не были. Там ночевали Андрюхи, а я на 4-м этаже в комнате, где жили ребята из нашей группы, Серега Калакин, Славка Крылов и Андрей Кудряшов. Все они разъехались по своим Вичугам, и комната досталась мне целиком. Позвал Мирнова и Германсона к себе, мол, ну его, этого нытика Керенкера, но у них там сложился преферанс, и до утра они резались в карты. В воскресенье мы переклеили обои. Вернее, вместо обоев Андрюхи предложили другой вид интерьера. Мы купили три пачки бумаги стандартного формата А-4, покрасили ее с одной стороны в красный цвет и наклеили поверх обоев. Комната сразу приобрела вид пыточного застенка, но что-то, берущее за душу, в этом было. Потом пошли в универмаг на проспекте Ленина, что напротив кинотеатра «Центральный», и купили там зеркало, гардину и два настенных коврика, один из которых повесили над моей кроватью, другой над кроватью Мирнова. Ну, а над кроватью Германсона висело окно. Сашка тоже внес лепту в комнатные обновы, он принес небольшую ковровую дорожку, которую мы расстелили на полу, когда пол высох. Благодаря ей комната сразу приобрела вид апартаментов. Это еще не все. Там же в универмаге мы разорились на репродукцию картины Шишкина «Утро в сосновом лесу» в рамке из красивого багета. Довершала новый интерьер комнаты люстра. Ну, люстра не люстра, но плафон, хоть и незатейливый, теперь висел вместо голой лампочки. Лампочка, кстати, вполне чистая была, это Симонян приврал. В ночь на понедельник ближе к полуночи мы принялись приколачивать зеркало, гардину, коврики и картины на отведенные им места. На стук прибежал Керенкер и, затравленно глядя на наш трудовой энтузиазм, простонал, что только сейчас осознал, как счастливо прожил первые 19
…На какой-то период пятая комната стала самой популярной в общаге, причем популярность эта приняла формы паломничества. Народ под правдоподобными и не очень предлогами принялся ходить в нашу комнату. В день бывало до 10 человек, пришедших одолжить кипятильник. Мы уже подумывали написать на двери объявление, что кипятильника у нас нет, котенка нам не надо, а время можно узнать по часам на вахте. Или, может, установить приемные дни и часы? А то за неделю у нас перебывала вся общага. Удивляло, что некоторых посетителей мы принимали даже не по разу. Что они рассчитывали у нас обнаружить, приходя во второй раз? Не был у нас только один человек – Симонян. Такая идиллия продолжалась с вечера понедельника до ближайшей субботы, и идиллией нашу жизнь я назвал отчасти из-за того, что всю неделю у нас не было Сашки. А в субботу он пришел. Пришел не обычным способом, через дверь, а постучал в окно. Мы только проснулись и, как осенние мухи, бродили по комнате, собираясь на лекции. Сашка побарабанил в окно, и Мирнов, выглянув за штору, открыл одну створку. Сашка ловко вскарабкался на подоконник и спрыгнул на пол. – Полина не пропустила, – пояснил он усложненный способ своего появления в нашей комнате, – сказала, что меня велено не пущать ни под каким видом, – он поставил на стол свою звякающую сумку, уселся на стул и достал из кармана куртки небольшую бумажку белого цвета.
– Вот она, зараза! – он шлепнул бумажку на стол и засмеялся. Мы подошли к столу и стали рассматривать заразу с разных ракурсов. Это была повестка из военкомата о том, что призывник Хасидович Александр Николаевич обязан прибыть на призывную комиссию 2 ноября 1981 года.
– Дождался, значит, – Германсон взял повестку в руки, повертел ее и вернул Сашке. – Сразу заберут, что ли?
– Точно не знаю, но вряд ли, – Сашка засунул повестку обратно в карман куртки. – Ребята говорят, после призывной еще будет время, – он помолчал немного, глядя, как мы одеваемся.
– Сегодня гуляем! – вдруг объявил он. Потом, глядя на наши вытянувшиеся лица, добавил: – Да не тряситесь вы так. В кабаке гуляем, не здесь…
Вечером в ресторане «Россия», который располагался в гостинице «Советской», что на проспекте Ленина, мы провожали Сашку в армию. Нас было человек десять, Сашкиных друзей. Из студентов были только мы с Адрюхами и Паша Балин из нашей 12-й группы. Я не стал уточнять, откуда он знает Сашку, и не скрашивал ли и у него Сашка ожидание призыва в армию. Ничего особенно интересного в этих проводах не было. Кто хотел пить – пил, кто не хотел – не пил. Посидели чинно и благородно. Всего пару раз дело доходило до драк с другими отдыхающими. Сашка устраивал, конечно. Ему стало казаться, что в этот прощальный вечер все девушки должны быть с ним по первому зову. Ребятам, с которыми эти девушки пришли в ресторан, это не понравилось, и, если бы не мы, Сашкина физиономия сильно бы отличалась от фото в военном билете. Впрочем, ничего серьезного…
В воскресенье утром… Ну, как утром? Часов в 11 – нагрянул Симонян со своим дрессированным студсоветом. Невероятно, но опять с ними был Марк Романович Шингарев, наш замдекана по младшим курсам. Нам стало казаться, что он вообще из общаги не уходит. Интерьер нашей комнаты на момент появления комиссии выглядел так. Все валялись на своих кроватях. Я читал библиотечную книжку, ясное дело, не учебник, по воскресеньям учебники читать – это перебор, но интереса она у меня не вызвала, и я собирался швырнуть ее в сторону. Германсон читал недельной свежести «Советский спорт». Мирнов то дремал, то начинал ругать Сашку, что он своим грохотом не дает ему спокою. Сашка сидел за столом и играл сам с собой в Чапаева. Напомню, что игра нашего детства «Чапаев» игралась шашками. Нужно было щелчком по своей шашке снести как можно больше шашек противника. У кого на доске шашки остались, тот выиграл, у кого не осталось – проиграл. Но шашек у нас не было, на что Сашка мудро сказал: «Хоть шашки, хоть шахматы, хоть домино – один хрен». И стал играть в Чапаева шахматами. Щелкнет по королю белых, потом по ферзю черных – тем и развлекался. К появлению гостей у него на доске оставались по три фигуры с обеих сторон, причем нигде не было королей… Ну, и главное: на столе, конечно же, стоял, можно сказать, опознавательный символ нашей комнаты – бутылка пива. Только на этот раз не пустая, а неоткупоренная еще бутылка «Жигулевского». Теперь представьте, что вы входите в чужую комнату. Представили? На кого или на что вы взглянете в первую очередь? На обитателей комнаты или, может, под ноги, чтобы не споткнуться в незнакомом месте? А может, как настаивают дизайнеры, вы первым делом кинете взор в правый верхний угол? Вариантов много, но эти четверо, Марк, Симонян и два его подручных, немедленно уставились на эту бутылку и, даже если бы Сашка был игуаной, а бутылка мошкой, он все равно бы не успел незаметно слизнуть бутылку со стола. Хотя игуанам, говорят, доли секунды хватает…
«Откуда она там взялась, эта бутылка?» – думал я. Утром, когда ходили на завтрак, ничего там не стояло, когда вернулись – тоже. Потом, когда пришел Сашка, мы растеклись по кроватям и были уверены, что у нас на столе ничего нет. Кроме шахмат и Чапаева.
– Я знал, что они попадутся! – торжествующе воскликнул Симонян. – Пятая комната и пиво – слова-синонимы! Мы поднялись со своих лежбищ и тоже вытаращились на пивную бутылку.
– Это и есть их легендарный товарищ? – спросил у кого-то Марк, кивнув на Сашку.