Стукачи
Шрифт:
— Валька! Ну и умница ты у меня! Уже успела! Вот это хозяюшка! Спасибо тебе! Даже не ожидал, что так сладишь. Хочь и толстая, а проворная! — похвалил Кешка девку. И, обняв, как свою, звонко чмокнул в потную щеку.
— Моя маманя в девках тоже толстуха была. Хуже меня. А родила, куда все делось. Нормальная стала. И я так буду, — уверенно ответила Валька.
— Нет, не худой. В полном человеке здоровья больше. А нам оно с тобой очень пригодится. Вон ты какая крепкая да расторопная. Ни одна худая за тобой
Валька отпихнула его от себя:
— Вначале запишемся, потом лапай, сколько хочешь…
— Ты чего, не веришь мне? — изумился Кешка.
— Если б не верила — не пришла. Но все равно не хамничай раньше времени.
В этот вечер Кешка с Валькой здорово устали. И, проводив Торшиху домой, полудурок, вернувшись, словно провалился в сон. А на следующий день, придя в мехпарк, отпросился у Абаева, назвал причину. Тот отпустил, забыв поздравить.
Кешку с Валькой расписали в этот же день. И вечером, созвав ближних соседей, отгуляла в доме недолгая свадьба.
Валька сидела за столом кружевным стогом. Она не смущалась, ела вдоволь, чувствовала себя хозяйкой дома. И время от времени щупала в складках платья хрустящую бумажку — свидетельство о браке.
Теперь она уже не девка-перестарок, а жена. Законная… И Торшиха, глянув на председателя колхоза, не без умысла приглашенного на свадьбу, говорила:
— Нам бы теперь корову в дом. Ведь семья немалая. Все колхозники. А без коровы… Помогли бы….
— Завтра правление соберется, там и решим, — заторопился председатель из-за стола, боясь, как бы секретарша во вкус не вошла со своими просьбами.
На следующий день Кешку после работы позвали в правление колхоза:
— Решили помочь вашей семье и выделить из колхозного стада корову-первотелку. Можете пойти и выбрать любую, предложил председатель.
Кешка хотел выскочить из кабинета, обрадовать жену Но председатель остановил, придержал его:
— Тебя сегодня искали, — сказал, глядя в глаза полудурка.
— Кто? — изумился тот.
— Чекисты…
Кешка сразу сник. По спине ознобные мурашки поползли.
— Что им надо? Чего хотели? — еле провернул слова пересохшим языком.
— Наверное, про Ананьева станут спрашивать. Ты ж вместе с ним работал. Смотри, не нахомутай лишнего.
Не наляпай с дури глупостей. Таких работяг, как Виктор, больше нет. Может, выпустят его. Вот тебе адрес оставили. Просили завтра утром быть у них. К десяти чтоб успел. На молоковозе поедешь. В восемь утра. Не опоздаешь. Назад с почтовой машиной вернешься. Ко мне зайди. Расскажешь, зачем чекисты вызывали тебя.
Кешка вмиг забыл о первотелке, дрожал осиновым листом.
Он не сразу сообразил, что Валька, его жена, тормошит его, говорит о чем-то.
— Корова? Какая корова? Да получай ты ее! — сунул
Закурив торопливо, лихорадочно соображал, зачем он мог понадобиться чекистам. Может, сведут их с Ананьевым с глазу на глаз, узнать захотят, кто правду сказал? Ананьев не дурак, чтобы признать написанное им, Кешкой. А может, он тоже на Кешку всякого наговорил? Чтобы с себя свалить? Уж ему-то поверят…
Раз Кешкино написанное всерьез восприняли, почему Виктора не послушают? Вот и возьмут за жопу. Взамен… Чтоб не трепался, — дрогнуло где-то в коленях.
Кешка, поперхнувшись дымом, медленно поплелся домой. Там переполох, смех и радость. Корова в доме по-
явилась. Рыжая, громадная, горластая, как Валька. Кешка мимоходом глянул на нее, и тут же в дом, в свою комнату. Чтоб хоть немного отойти от страха, успокоиться и отдохнуть до утра.
Его пытались растормошить, поднять. Он отворачивался, прогонял всех, просил оставить в покое.
Всю эту ночь Кешка не мог уснуть. Страх отнял радость женитьбы. Ему бы поделиться своими переживаниями, рассказать о вызове. Но тогда и об Ананьеве придется говорить. А чекист запретил.
«Что, если меня обвинят во лжи? Ведь были у чекистов и Абаев, и председатель. Что-то говорили, защищали своего. Не иначе. Их вон как много. Кто я супротив начальства? Они грамотные. Знают, что где сказать. Их послушают. И, наверно, выпустят Ананьева. Меня за брехню…»— всхлипывал всухую Кешка.
И тут же оправдывал себя:
«Но ведь не просил же я их забирать Ананьева. Просто ляпнул, что думаю. И вовсе не сбрехал. Все точно обсказал, в бумаге. Ничего не прибавил. И для себя выгоды не ждал никакой».
Ломило голову от бессонницы.
Домашние не понимали, что творится с Кешкой, какая вошь его грызет? Почему вернулся из конторы как чумной?
Валька пыталась отвлечь мужа от невеселых мыслей. Теребила, ласкала. Кешка не реагировал. Отвернулся спиной к молодой жене и прикинулся спящим. Та, покрутившись, вскоре захрапела, не подозревая, как мучается, терзается рядом ее мужик.
«Эх, жисть, судьба собачья. Не успел бабу завести, скоро снова одиночкой стану. За дурь накажут. Недолгой моя радость была. Завтра, может, в последний раз увижу Вальку и своих…»
Кешке вспомнился рассказ Абаева в мехпарке. Он говорил, что в районе много люду арестовали чекисты. Средь них и начальники большие. Их, как ему знакомые рассказали, кого на месте убили, кого по тюрьмам мучиться отправили. На долгие сроки — на Колыму, в Игарку и Воркуту, на Печору и Сахалин — целыми этапами, эшелонами. До места и половина не добирается. Мрут в пути, как мухи. С голода, от болезней. Кешка вздрагивает. Нет, это не «воронок», это корова мычит в сарае. Время кормежки подошло. Значит, скоро вставать…