Ступает слон
Шрифт:
В напольном зеркале отразилась высокая девушка в черных брюках и такой же рубашке – в этой одежде я чувствовала себя лучше и не выглядела слишком аляповато на фоне дубовых панелей и черной мебели.
Следующий час я провела лежа на кровати – голова уже не болела, но я чувствовала себя устало и сонно и валялась на пружинистом матрасе, завернувшись в покрывало, чтобы не пачкать потом простыни. Подобранную одежду я сняла и разложила на столе, чтобы надеть после душа.
Мари прислала мне сообщение поддержки, которое вызвало у меня усмешку.
«Маруся,
«Она не звезда, – написала я. – Просто общалась со звездами».
«Ты не права, – Мари звучала очень уверенно для человека, которая, очевидно, только что загуглила Лисетскую. – Лисетская не хуй с горы. Если ты настоящая феминистка, ты ее наверняка читала».
Это задело меня за живое. Мари всегда читала больше, чем я, но я все-таки неплохо разбиралась в фем. дискурсе и могла уверенно сказать, что никакой особенной роли Ева Лисетская в нем не играла, иначе я бы хоть раз видела ее имя в статьях русской фем. сети.
«Что, например, я должна была читать?» – набрала я, переворачиваясь на спину. Матрас приятно прогнулся. В последний раз в таком отеле я жила лет семь назад, когда мы с мамой ездили в Испанию на весенние каникулы.
Вместо аудиосообщения Мари скинула мне ссылку на статью в википедии: «Смерть Эмилии E. Q.».
Оказалось, что, переехав в Париж в 1957 году, семнадцатилетняя Лисетская познакомилась с французской писательницей Эмилией E. Q., с которой потом несколько лет сожительствовала. В 1966 году Эмилия, которой только исполнилось тридцать шесть лет, погибла при странных обстоятельствах – отравилась цианистым калием. В отличие от Лисетской, которая, кажется, вошла в историю только как редакторка и авторка статей по лингвистике, Эмилия была известной авторкой – она написала десяток дневников, большая часть которых была издана уже после ее смерти. Это все было, конечно, интересно, но было не очень понятно, как это связано с феминизмом, если не считать того, что Эмилия, как и Лисетская, общалась с ведущими французскими феминистками середины двадцатого века.
«Ну что? – Мари звучала весело. – Поняла, почему Лисетская приехала в Санкт-Петербург?»
«Нет», – честно ответила я. В википедии я не заметила каких-то явных указаний на то, что Эмилия или Лисетская были связаны с Питером. Возможно, эти указания были во французской статье, которая наверняка была гораздо обширнее, но читать ее мне было лень.
«Объяснить?» – спросила Мари. Я представила себе, как она сидит у себя на кровати и улыбается, радуясь тому, что может в очередной раз удивить меня своими детективными способностями. Меня и вправду всегда поражало ее умение мгновенно выуживать информацию на любую тему из интернета.
«Конечно», – написала я.
«Смотри. –
Я открыла википедию и стала снова листать статью про смерть Эмилии. Там действительно упоминался какой-то Васильев – я просто его не заметила в первый раз.
«Он, – продолжала Мари, – из эмигрантской семьи. Жил в Лондоне до 1961, потом переехал в Париж и познакомился там с Эмилией и Лисетской. А в 1991 году переехал в Россию и живет тут до сих пор».
«Откуда ты все это знаешь?» – написала я. Мари прислала новое сообщение и тут же его удалила. Видимо, мой вопрос ее сбил.
«Я читаю французскую Википедию через гугл транслейт, – объяснила Мари пару секунд спустя. – У Васильева есть своя большая статья, потому что он написал „Лингвистику активизма“. С этим текстом ты знакома??»
Тут мне стало совсем обидно, потому что с «Лингвистикой активизма» я и вправду была знакома. Этот небольшой манифест об активизме и языке часто цитировали в русской фем. сети, когда требовалось объяснить концепт феминитивов каким-нибудь ушлым «интеллектуалам». Целиком я его не читала, но и сама пару раз что-то оттуда цитировала, когда спорила с мамой или тетей.
«Так вот! – я хорошо слышала триумф в голосе Мари. – Васильев преподавал в СПбГУ, потом ушел на пенсию где-то в двухтысячные. А две недели назад он лег в больницу. В Википедии этого, очевидно, нет – просто вбей в гугл „Аркадий Васильев, лингвист“ и сразу увидишь новость какой-то питерской летней школы о том, что один их лектор лег на операцию, и они желают ему удачи и скорейшего выздоровления».
Я не стала ничего гуглить, зная, что Мари все сделает за меня.
«Он, – Мари наверняка опять сейчас улыбалась, – попал в онкологический центр, из чего можно сделать вывод, что у него рак. Васильеву где-то лет восемьдесят пять, вряд ли он долго протянет – значит, Лисетская приехала в Санкт-Петербург, чтобы его навестить».
Мари наверняка была права – видимо, старой критикессе хотелось проведать давнего друга.
«Знаешь, что еще их объединяет?» – спросила Мари. Я послала ей вопросительный знак, и она тут же стала наговаривать новое сообщение.
«Лисетская и Васильев, – Мари говорила тихо. – Оба были в Париже, когда умерла Эмилия E. Q., и оба навещали ее в день смерти. Их обоих допрашивала полиция, но за недостатком улик обоих отпустили. Ты сейчас встретишься с женщиной, которая, возможно, шестьдесят лет назад отравила свою подругу!»
«Ее же отпустили, – написала я. – Тебе надо осторожнее со всей своей конспирологией».
«Как скажешь. – Я снова чувствовала, что Мари улыбается. – Но ты, уж пожалуйста, осторожней, хорошо?»