Ступающая по воздуху
Шрифт:
Рядом было Страшное-иго-фогтов — в палате стоял учитель Даут с такими неуверенными, ненужными руками, и Мауди заметила, что он силится удержать слезы. Классный куратор поручил — поскольку самого его задержали — передать сластей в гофрированной бумаге. А однажды после обеда к ней пожаловали даже дедушкины друзья — картежники Макс, Лео и Ганс. Правда, она лишь смутно помнила деда. А еще меньше его стародавних товарищей, верных ему до гробовой доски, всегда бывших с ним рядом и глубоко почитавших его. Посему свиданьице прошло почти беззвучно. Да и нечего было особо рассказывать.
Ее койку четырежды перемещали в какое-то другое отделение. Наконец вкатили
Полицейским, которому поручили ее охранять, был Эдуард Флоре, Эсбепе. Они стали друзьями с первой же минуты. Он распространялся о своей несчастной жизни. О том, что просто не может найти себе половины. О баховском каприччо, которого он выносить не может, не то чтобы играть. О том, что его бабушка повредилась умом, раз утверждала, что у мальчика руки пианиста. Что отец теперь уж точно переживает за него в гробу. Ведь он, Эдуард, спал, конечно, сверх всякой меры, но не для того, чтобы отоспаться перед карьерой, а чтобы отдохнуть от этой безнадежной, бесполезной, ужасной жизни.
Тут Мауди посмотрела на него своими большими серьезными глазами и непостижимым образом — как? откуда? — подняла в нем павшие силы духа.
— Эдуард, — сказала она все еще глуховатым после простуды голосом, — ты должен снова играть на рояле. Ты должен! Должен!
А потом сказала такое, отчего его рот с крутым левым креном и почти отсутствующей верхней губой попросту окаменел, а глаза превратились в пуговки — то ли от испуга, то ли от смущения.
— Я буду твоей женой.
С Мауди Латур что-то происходило, в ней совершалась какая-то тайна; всякий, кто находился возле ее кровати, сразу же чувствовал это, но не мог описать. Все свидания с больной внешне были схожи в одном: во время посещения наступал момент какой-то небывалой, ничуть не тягостной тишины. Все, что имело смысл сообщить, вдруг как-то само собой откладывалось, — то, что нужно было сказать, о чем спросить, а потому и сами слова — все становилось излишним. Посещавшие ее хотели дать ей утешение и чувство близкого участия. Но странное дело: утешались они, и это их переполняло чувством безраздельной близости. «Как это возможно? — размышлял учитель Даут, спускаясь в огромной кабине лифта на первый этаж. — Что за сила такая в этом ребенке, от которой становится тепло? Ведь бедняжка была на волосок от гибели. Она же видела самое страшное, что выпадает видеть человеку, — насильственную смерть».
— Кто же она, эта девочка, что лежит там, на четвертом этаже? — вполголоса спросила Марго, когда Инес уже выруливала на Елеонскую по пути из клиники.
— Я тоже не знаю, — ответила Инес, и Марго даже вздрогнула, так как вопрос был скорее обращен к ней самой.
— Ты не заметила, что она уже не говорит, как говорила прежде? — сказала Марго, теперь уже в расчете на ответ.
— Почему она так упорно молчит? Почему не рассказывает, что было той ночью?
— Потому что знает своего убийцу, — холодно ответила Марго, — и потому что хочет его защитить. Эти идиотские расспросы, эти тупые дознания. Мауди надо оставить в покое. Она не будет говорить… Инес, я имею в виду другое. Она говорит вещи,
— Может, где-нибудь слышала. Девочки в ее возрасте любят пофилософствовать.
— В том-то и дело, что не слышала. Это ведь… Она это пережила…
— Все это так ужасно, — прошептала Инес и подвела машину к воротам Красной виллы. — Она уже знает, что никогда не будет иметь детей?
— Да.
— Кто ей это сказал?
— Я.
— И что?
— Никакой особой реакции. Я думаю, женщина и так это чувствует. Всякая женщина, которой не дано иметь детей, знает это еще в детстве. Да, кстати! Мы нашли покупателя для нашей виллы. Один голландский фабрикант. Весьма деликатный, образованный человек. Думаю, дом стоит его, а он — дома. У него такое чудесное имя. Иммерзеель. Он подписывается Хенк Иммерзеель.
— Все это так ужасно, — повторила Инес и, что было ей несвойственно, вздернула нос. — А как Амрай?
— Врач кормит ее медикаментами.
— Бедняжка Амрай.
— Ладно тебе, Инес. На всех нас наша каинова печать. Пока не забыла. Мне известно, что Амброс Бауэрмайстер арестован при нападении на банк в Ульме.
— Тебе это известно?
— Потому и говорю.
— Ну и?..
— Наверняка он просил тебя внести залог. Я полагаю, нам не следует быть дурами в квадрате. Как ты считаешь?
— …
Было около девяти вечера. Луна в ущербе. Зима неожиданно навестила разнеженную апрелем долину. Понадобилось целых три дня, чтобы зима надумала опять повернуть на север. Хирургическое отделение находилось во власти одетых в голубое ночных сестер. Освещение в коридоре было неполным, его хватало лишь для поддержания полумрака. Матово отсвечивал серый линолеум пола. По нему шла рельсовая колея, линии которой пересекались в полной темноте. Остекленная в полстены комната персонала напоминала ночную витрину во время дождя. Санитар вязал на спицах. Одна из сестер смотрела телевизор: Кто-нибудь да выиграет.
Кто-то осторожно повернул дверную ручку палаты № 534, дверь тихонько приоткрылась и так же бесшумно закрылась. На нем был вечерний костюм, галстук фальшивым узлом подпирал воротничок рубашки. От него все еще пахло коровником, хотя он вымылся в ванне. Он даже бороду подкорнал. Георг явно прихорошился.
— Кто вы? Что вам нужно? — содрогаясь от ужаса, вскрикнула Амрай.
Этим криком она разбудила ребеночка, который лежал по соседству с Мауди с перебинтованными, загипсованными до самых бедер ножками. Ребенок хныкнул, сделал пару вздохов, собрался было заплакать, но снова уснул.
— Слава Всевышнему, — сказал в ответ грузный приземистый мужчина, также в некотором испуге оттого, что ему ничего не пришло в голову, кроме этого старомодного приветствия, которое до сих пор принято в его семействе.
— Это вы, господин Молль! — воскликнула Мауди повеселевшим, но приглушенным голосом. — Как хорошо, что вы навестили меня!
— Дай, думаю, загляну. Домой-то всегда успеется, — прогудел Георг.
— Всё-всё в порядке, мамочка! Это — господин Молль, который нашел меня. Пожалуйста, возьмите стул! Присаживайтесь! В газете была отличная фотография.