Стужа
Шрифт:
И он сидел на месте.
Сарай, где они с Тейтром последний раз ночевали, был заперт, Гест устроился в лесу и сразу начал замерзать, медленно, но верно, смотрел сквозь густой черный ельник на красную осеннюю луну, меж тем как стужа вгрызалась в спину и ныла рука, сжимавшая нож. Он словно чего-то ждал, то погружаясь в полузабытье, то снова из него выныривая, как набрякшее водой суденышко на бурном море. Потом вдруг услышал стук, удары топора, вскочил, но никого не увидел, кругом лишь солнце и безветрие. День оплеснул леса желтым, легким светом. На склоне холма напротив работали дровосеки, два с лишним десятка трэлей, одни рубили деревья, другие правили лошадьми, оттаскивали бревна. В чистом, прозрачном воздухе
Гест остался на месте. Сидел в ельнике, смотрел на усадьбу, а вечером увидел самого хёвдинга, Эйнара сына Эйндриди, тот вышел из большого дома и стал седлать вороного жеребца. Немного погодя дверь отворилась, и во двор выбежал мальчик. Эйнар посадил его в седло и повел коня в сторону лесосеки, смеясь и о чем-то разговаривая с мальчиком, тем самым, что играл у его ног в пиршественном зале, когда там были Гест с Тейтром. Гест хотел молча заступить им дорогу, но Эйнар уже остановился.
— Выходи из зарослей и назови свое имя. Иначе я прикажу схватить тебя и убить.
Гест услышал шорох за спиной — четверо мужчин стояли на склоне, пристально глядя на него. Он вышел на тропу, опустился на колени перед хёвдингом.
— Я не Бог, — бросил Эйнар и велел ему встать. — Но кто ты?
Гест ответил, что был здесь три года назад, вместе с Тейтром и Эйстейном сыном Эйда. Эйнар сказал, что никогда раньше не видел его, и хотел было продолжить путь. Гест возражать не стал, сказал, это, мол, вполне возможно, а сказал он так потому, что в голове начал принимать очертания некий план, и добавил: чтобы идти дальше, ему требуется совсем немного — приют на две-три ночи да чуток еды, тем временем он разузнает, есть ли в городе исландцы и по-прежнему ли Эйстейн находится при ярле.
Эйнар запрокинул голову и негромко рассмеялся.
Тут только Гест заметил, что у мальчика, сидящего в седле, вдавлен висок, а один глаз слепо глядит куда-то вбок, и по наитию сказал, что с ним обстоит ненамного лучше, чем с этим мальчиком на коне.
— Коли с тобой обстоит так же, как с Хьяльти, — разом нахмурившись, проговорил Эйнар, — моя помощь тебе не требуется.
Хёвдинг прошел несколько шагов вверх по склону, сказал что-то одному из четверых стражей, тот кивнул и направился к Гесту, а Эйнар, ведя вороного в поводу, зашагал дальше по тропе и исчез из виду. Гест снял с себя оружие, положил на землю. Но Эйнаров человек велел ему все поднять.
— Эйнар говорит, что ничего для тебя сделать не может. Однако сарай, где ты прежде ночевал, будет открыт сегодня ночью и завтра. Только будь осторожнее, чем раньше.
Гест наклонил голову.
— Еще Эйнар говорит, что Эйстейн нынешним летом уплыл в Исландию, но тебе надобно разыскать Рани сына Тородда из Скагафьярдара. Он друг Эйстейна, тоже служит у ярла и поможет тебе.
Направляясь в сарай, Гест уже понимал, что за горы не пойдет. Он отыщет Ари и вернет его в Сандей, это было единственное, что имело хоть какой-то смысл в море тумана — для Ари, Стейнунн, Халльберы и для него самого; вдобавок уж где-где, а в Сандее Онунд станет искать его в последнюю очередь. Но вдруг Ингибьёрг рассердится, что Ари вернулся? Может, мне стоит воротиться в Исландию? — думал он. Прикидывал так и этак — итог получался неутешительный: наградой людям, которые ему помогали, были одни только тяготы и смертельная опасность. И еще кое-что сбивало с толку: Тейтр пощадил его, а Ингибьёрг полюбила, и обоим он нужен был таким, как есть, а вот этого Гест не понимал, потому что не воспринимал себя как доброго человека, доброго в толковании Кнута священника, он вообще не привык оценивать себя в
Откуда ни возьмись, вдруг появился трэль — меж тем настала полночь, — тот самый трэль, с ключами, с тем же вкусным хлебом и копченой рыбой.
Правда, он больше не боялся, спокойно сел на пороге и стал смотреть, как Гест подкрепляется. Гест спросил, не желает ли он угоститься. Трэль с улыбкой покачал головой.
— Как тебя звать? — полюбопытствовал Гест.
— Пришлым кличут.
— Ты что же, нездешний? — удивился Гест.
Трэль засмеялся, помотал головой.
— Намекаешь, что тебя зовут по-другому?
Трэль снова засмеялся и тряхнул головой: мол, давай спрашивай дальше.
— Ты знаешь, кто я?
Тот кивнул.
— Можешь объяснить мне, зачем ярл собрал во фьорде столько кораблей, хотя дело идет к зиме?
— Нет. Ты сам знаешь.
— Как это понимать?
— Знаешь. Война.
Гест с досадой посмотрел на него, хотел попросить подробных объяснений, но трэль вскочил на ноги, отбежал в сторону, остановился, бросил на него опасливый взгляд.
— Ты посланец! — крикнул он.
— Какой такой посланец? — раздраженно буркнул Гест и тоже поднялся. Трэль отбежал еще на несколько шагов, но остановился, поскольку Гест вдогонку не устремился, только покачал головой и попробовал изобразить улыбку. — Ночью я тут в безопасности? — спросил он, протягивая трэлю туес.
— Да. Спи спокойно. Посланец, — повторил трэль, выхватил у него туес и побежал вниз по склону, будто за ним гнались демоны.
Гест спал. Спал крепко, спокойно под красной луной, которая походила на Бога, а рядом сидел Кнут священник, бормотал сквозь зубы:
— Filius meus es tu, ego hodie genui te — Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя. [57] Так молвил Господь в тот день, когда вызволил Христа из ада кромешного. Мне бы надо сказать по-другому, но ты ведь и так все понимаешь, верно?
57
Евр. 5:5.
— Нет! — вскричал Гест. — Я не из числа твоих грешников! — Швырнув эти дерзкие слова в лицо настырного клирика, он испытал большую радость. Лицо это было сперва зеленое, потом красное, потом вообще никакое, но сокол воспарит к небу в одном краю и полетит за море с письмом в клюве — Кнут называл веру теплым ветром с юга, это был глас Белого Христа и Его послание. Тут Гест открыл глаза, сытый, полный сил, отдохнувший.
Он берет свое оружие и отправляется в путь. Идет в ту сторону, куда ему должно идти, к броду через Таулу, где встречает трех купцов-русичей с тяжело нагруженными лошадьми, один из них говорит по-норвежски, рассказывает, что они собираются продать в городе кожи и солод, а затем обеспечить себе места на торговом судне, которое до наступления зимы уйдет в Данию.
Вместе с ними Гест вступает в Нидарос.
Но едва они окунулись в кислые запахи города, как угодили в шумную людскую толпу, огромное сборище под уныло-серым осенним дождем, теснившееся вокруг двух женщин, которые, судя по всему, дрались не на жизнь, а на смерть, одна, лежа навзничь в грязи, истошно вопила, другая сидела на ней верхом и колотила ее курицей, только пух да перья летели.
— Убей ее! — орала толпа. — Убей!
Гест в изумлении смотрел на эту картину. Он знал обеих женщин по трактиру, где ярловы дружинники пили пиво. Молодая обыкновенно была сговорчива и брала за это плату; старшая — лупившая ее растерзанной курицей — славилась своими целительными руками, умением ворожить и тонким пониманием человеческой души, к тому же она была христианкой.