Стяжание Духа Святаго в Путях Древней Руси
Шрифт:
В половине XVI в. бегство к заволжцам вызвало гонение на последних. Таким образом, поле битвы остается за Московским направлением.
Проф. Г.Федотов, пользуясь данными проф. Е.Голубинского, производит исследование о канонизированных святых этих времен, свидетельствующее, что количество преподобных катастрофически уменьшается: "на первую половину XVI века падает 22 святых, на вторую — 8, на первую половину XVII века — 11, на вторую — 4. В XVII веке убыль идет резко и равномерно; по четвертям XVII века соответственные цифры дают 7, 4, 2, 0... Роковой гранью является середина XVI века".
Одновременно меняется и тип, и характер святости; школа исихастов под руководством старцев давала многочисленное духовное потомство: последующие поколения пользовались опытом предыдущих. С забвением школы выступает индивидуальный подвиг. Подвижник должен дойти до всего самолично долгим и трудным опытом. Внутреннее очищение и трезвение заменяется подвигами умерщвления: железный колпак, вериги, всякого рода "железа"
Еще в XIV веке преп. Сергий видит пред собой множество прекрасных птиц, доселе им невиданных, и слышит таинственный голос с высоты небес: "Так умножится стадо учеников твоих, и после тебя не оскудеет". Но в XVII веке преп. Иринарху устами блаженного Иоанна Большого Колпака говорится уже прямо противоположное: "Бог дает тебе коня, и на том коне никто, кроме тебя, не сможет ездить и сесть на твоем коне вместо тебя". В своем исполинском подвиге он остается одиноким. Его путь самобытен и индивидуален и по жестокости аскезы не может встретить подражателей.
Итак, русское подвижничество, оторвавшееся от Византии и предоставленное самому себе, подвергается процессу разложения и распадается на два течения. Духовное скоро погибает, и школа духовного делания забывается настолько, что когда Паисий Величковский в начале XIX века восстановит школу и учредит старчество, то последнее будет встречено с недоверием и опасением как неслыханное новшество.
Преподобный Кирилл Белозерский (+ 1429)
Преп. Кирилл Белозерский, в миру Косьма, принадлежал к обедневшей боярской семье и воспитывался в доме богатого родственника Вельяминова, дом которого посещал преп. Стефан Махрищский, — друг и собеседник преп. Сергия. Под влиянием бесед и примера преп. Стефана, юный Косьма избирает иноческий образ жизни. Вскоре, постриженный преп. Стефаном с именем Кирилла, он поступает в Симонов монастырь, где настоятелем был его основатель архимандрит Феодор, племянник преп. Сергия. Новоначального инока отдали под руководство строгому подвижнику старцу Михаилу, будущему епископу Смоленскому, научившему его умной молитве и борьбе с духами злобы. Послушание он проходил в хлебной и на поварне и, глядя на пылающий огонь, помышлял о пламени адском, проливая при этом слезы покаяния; так он стяжал дар слез. Старец запрещал Кириллу поститься сверх сил и заставлял вкушать пищу за трапезой с братией ежедневно, а не через 2-3 дня, как желал Кирилл. Несмотря на это, ночные молитвы доводят его до полного изнурения.
"Утаить хотя добродетель", он пробует юродствовать, чем вызывает неудовольствие настоятеля, который его сажает на 6 месяцев на хлеб и воду. Кирилл радуется лишению пищи не по своей воле. Провидя в Кирилле великого будущего подвижника, преп. Сергий, бывая у своего племянника в Симонове, прежде всего заходил в хлебную и часами беседовал с Кириллом "о пользе душевной". После возведения арх. Федора на Ростовскую кафедру, Кирилл был избран на его место в настоятели, но вскоре ушел в затвор. При чтении акафиста, ночью он услышал голос от иконы Богоматери: "Кирилл, выйди отсюда и иди на Белоозеро. Там Я уготовала тебе место, где можешь спастись". Отворив окно, он увидел огненный столп на севере, куда призывала его Пресвятая Дева. Вдвоем с единомысленным братом, иноком Ферапонтом' (+ 1426 г.), который знал Белозерский край, покинул преподобный обитель и двинулся на север, в заволжскую страну, где, наконец, обрел среди дремучих лесов дивной красоты озеро, — то самое "зело красное место", которое ему указала Божия Матерь. Ради более строгого безмолвного жития спутники решили расстаться. Преп. Ферапонт отошел на 15 верст, где впоследствии основал свой знаменитый монастырь, украшенный в XV веке фресками мастера Дионисия. Оставшись один, преп. Кирилл поселился в землянке. Живя в лесу, он не раз был чудесно спасен от смертельных опасностей и от злобы людской. Когда же вокруг него стали собираться иноки, преподобный смирился, лишаясь безмолвия, стал строить Успенский собор и учредил общежитие. Преп. Кирилл обладал многими духовными дарами: даром слез, даром прозрения, даром чудотворения: он воскрешает умершего монаха Далмата, чтобы иметь возможность его причастить. И водные стихии повинуются ему, — он знамением креста успокаивает волны, и огненная стихия покоряется тому же знамению креста, когда с крестом в руках, он прекращает пожар; он умножает в сосуде вино для совершения литургии. И когда случалось в чем-либо оскудение, братия даже не приходила утруждать о сем настоятеля, зная, что по его молитве все даровано будет от Бога. И не только монахи, но и окружное население чудесно им кормится во время голода, у посетителей чудесно умножаются данные им на дорогу припасы.
По словам агиографа Муравьева: "всякого рода болящих,
Таков характер чудес Кирилловых, который невольно переносит нас в Евангельские времена. "Когда случался недостаток в хлебе, и братия понуждала его послать просить к кому-либо из христолюбивых соседей, с теплой верой возражал он: "Если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то что еще оставаться в здешней жизни?"
О насыщении голодающих вот какими словами говорится в житии: "По неколицех же летех бывше в людех гладу немалу. И таковаго ради утеснения нужды мнози от неимущих прихождаваху в обитель святаго нужди ради глада. Святый же повелеваше даяти просящим к тех насыщению и тако даяху во вся дни нищим хлеба довольно... Слышавше окрест тоя обители живуще человеци, яко питают приходящих глада ради, и сего ради множайши начата приходити и тамо насыщатися. Но елико брашна взимаша оттуда, то толику паче множахуся и преизобиловаху... И тако малыми брашны препиташеся людие мнози". Благотворительная деятельность монастыря проявлялась и по смерти святого. Игумен Христофор (1428-33) "многих от пленных искупив, на своих местех паки насадив". При следующем игумене Трифоне (до половины XV века), когда монастырь строил церковь, и материальные средства его были напряжены, случился в крае большой голод. Многие стали приходить в обитель, ища пропитания. Здесь никому не отказывали и особенно заботливо питали голодных детей. Но экономный келарь, "умален быв верою", стал бояться, что у монастыря не станет средств на всех: прокормиться с самой братией, содержать рабочих и пропитать голодных; служебные чины обители стали уменьшать выдачу милостыни. Тогда запасы, действительно начали быстро убавляться. Игумен решил снова питать всех приходящих, и в Белозерском монастыре кормились ежедневно 600 человек и больше до нового хлеба. Грозный писал в Кириллов монастырь в своем знаменитом послании: "Кириллов доселе многая страны питал в гладные времена".
"Житие Кирилла, — говорит Кадлубовский, — прославляет нестяжательность святого, его кроткое милостивое и участливое отношение к людям, духовную независимость его и учеников его от сильных мира сего". Действительно, и слова святого, и поступки его свидетельствуют о его крайней нестяжательности. Преподобный говорит: "Аще села восхощем держати, болми будет в нас попечение, могущее братиям безмолвие пресекати". Получив извещение о завещании боярина (Даниила Андреевича), Кирилл "села не восхоте прияти, рече яко не требую сел, при моем животе, то моем же отшествии еже от вас якоже хощете, тако творите".
Хотя житие говорит, что при жизни Кирилла монастырь не имел сел, но исторические акты свидетельствуют о каких-то земельных приобретениях. Проф. Кадлубовский так объясняет это противоречие: "Надо добавить, что нередко житие, изменяя на свой страх фактическую сторону жизни святого, уклоняясь от правдивости реальной, сохраняло, однако, правдивость идеальную. Резкое разногласие между показаниями актов и жития преп. Кирилла можно примирить тем, что преподобный не раз отказывался от сел, которые предлагали его монастырю соседние землевладельцы и только ропот братии, недовольной нестяжательностью своего игумена, а, может быть, и опасение за будущую судьбу своей обители, побудили его последовать общему монастырскому примеру.
Мы видим, что любовь к ближним — основная черта Кирилла Белозерского. "Преподобный настаивает на служении любви, и о ней говорят как его многочисленные чудеса, так и оставшиеся от него послания к князьям. Князю Андрею Можайскому он пишет: "А милостыньку бы есте по силе давали: понеже, господине, поститись не можете, а молитися ленитесь ино в то место, господине, вам милостыня ваш недостаток исполнит". В своих посланиях к князьям Московскому и удельным, св. Кирилл с кротостью и простотой русской полукнижной речи внушает идеал справедливой и человечной власти: великого князя он просит помириться с Суздальскими князьями: "посмотри... в чем будет их правда пред тобою". А Можайскому князю он предлагает целую правительственную и социальную программу: здесь и неподкупность суда, и отмена корчемства, и таможен, но вместе с тем и наказание "татей" и "уймание" людей от сквернословия, и ревность о храмовом благочестии. Поставленный от Бога и призванный к воспитанию людей в благочестии, князь еще не самодержец, и ничто не указывает на возможность его власти над Церковью и духовными людьми. Твердая, хотя и кроткая независимость к сильным мира сего характеризует как преп. Кирилла, так и всю его школу. Св. Кирилл, оставивший отеческие поучения князьям, отказывается посетить князя Юрия Дмитриевича: "Не могу чин монастырский разорить". Преп. Мартиниан, напротив, появляется в Москве в хоромах Василия II, чтобы обличить великого князя, заключившего в оковы боярина вопреки данному им слову. "Не убоялся казни ниже заточения, но помяну Иоанна Златоустого глаголюща, яко прещение царево ярости львови уподобися". Григорий Пельшемский обличает князя Юрия Дмитриевича и его сына Шемяку, неправдою захвативших великое княжение. Впрочем, эти столкновения с миром, как и всякий выход в мир редки и исключительны. Северный подвижник жаждет прежде всего безмолвия.