Стыд
Шрифт:
Приступив к профессиональным обязанностям, она вновь ощутила двойственность. Внутри у нее все разделилось на два враждующих лагеря, один — удовлетворенный тем, что ей удалось быстро и правильно провести диагностику, другой — раздраженный оттого, что минуты, которые следовало употребить совсем для другого, потрачены без всякой пользы. Но одновременно она ощутила нечто отдаленно напоминающее вожделенный покой. От профессиональных приемов, которыми она владела в совершенстве. От уверенности в собственных знаниях. От пусть недолгого, но полного контроля над ситуацией, от четкого понимания, какие меры необходимо предпринять. Она впервые
И в то самое мгновение, когда Моника это почувствовала, женщина заговорила, и Моника поняла, что не зря опасалась с тех пор, как получила от Эллинор адрес. В этом дворе ее могли заметить. Женщина не успела закончить фразу, а Моника уже вернулась в ад самоистязания, и никакие приемы не могли избавить ее от нависшей угрозы. Моника ответила этой женщине слишком поспешно, не успев даже подумать, — и, только когда ее ответ уже прозвучал, поняла, что ошиблась.
Она солгала.
Протянула еще одну нитку лжи в паутине, контролировать которую становилось все труднее и труднее. При малейшей неосторожности какое-нибудь из несущих волокон ослабнет, и вся сеть упадет. К тому же сейчас она солгала, не имея ни малейшего представления ни о том, что связывает эту женщину с Перниллой, ни к каким последствиям все это может привести. Время шло, Моника старалась вести себя как ни в чем не бывало, но сама отчаянно искала способ поправить ошибку. Перебирала в уме причины, которые могли объяснить ее присутствие на детской площадке. Сравнивала степень их вероятности, но так и не решилась ничего сказать. Она упаковала все инструменты и застегнула сумку, оставалось только отдать женщине пластиковый контейнер для анализа мочи, но никакой версии у нее по-прежнему не было. А что-то сказать все же нужно.
— Ах да, я вспоминала. Я действительно была здесь какое-то время назад с подругой и ее дочерью. Ей нужно было передать что-то коллеге, который здесь живет, и, пока она отсутствовала, я осталась с девочкой на площадке, мы качались на качелях — наверное, тогда вы нас и заметили. Но этот ребенок живет не здесь.
Май-Бритт кивнула. Может, у Моники разыгралось воображение, но она вдруг увидела, как на лице пациентки в этот миг мелькнула улыбка.
В прихожей их ждала Эллинор. Моника быстро выписала рецепт на болеутоляющее и дала еще ряд рекомендаций. Май-Бритт вышла из туалета с наполненным контейнером, и Эллинор в страхе посмотрела на красную жидкость. Моника старалась не замечать озабоченные взгляды Эллинор. Кровь в моче и характер болей подтверждали, что подозрения Моники обоснованны, но она решила подождать результатов анализов. Нельзя пугать больных раньше времени. Она положила контейнер в сумку.
— Я свяжусь с вами, как только получу результаты.
Женщина скрылась в гостиной, а Эллинор подошла к ней и протянула руку.
— Спасибо, что нашли время прийти.
Покинув квартиру, она почувствовала облегчение. Но по-прежнему не была уверена, что нашла вразумительное объяснение и ничем не рискует. Ей необходимо узнать, знакомы ли Май-Бритт и Пернилла между собой. С одной стороны, Эллинор рассказывала, что Май-Бритт никогда не выходит из квартиры. С другой — Эллинор ездила вместе с Осе к Пернилле домой и могла рассказать обо всем Май-Бритт.
Бросив быстрый взгляд на окно кухни в квартире Перниллы, Моника быстро направилась к машине. Ее не должны заметить. Иначе Пернилла может открыть
Она положила сумку на заднее сиденье, еще минута — и она бы успела. Но судьбе, разумеется, было угодно иначе. В то самое мгновение, когда она уже садилась за руль, они вышли из ближнего скверика и сразу же заметили ее.
— Здравствуйте, вы здесь?
Моника посмотрела на балкон Май-Бритт. Отраженное в стеклах солнце слепило глаза, так что вполне вероятно, там кто-то стоял. Стоял и смотрел.
Приблизившись, Пернилла включила блокирующее устройство на коляске.
— А мы гуляли.
Моника кивнула и села на водительское сиденье.
— Я немного тороплюсь, я была дома у одного из пациентов, и мне нужно срочно вернуться в клинику.
— Вот как. А у кого вы были?
Моника внезапно поняла, что это шанс — лучше сразу убедиться в правильности опасений, чем мучиться от неизвестности.
— Ее зовут Май-Бритт. Вы ее знаете?
Пернилла сначала задумалась, но потом покачала головой.
— Она живет в нашем подъезде?
— Нет, в том, который напротив.
— Я там никого не знаю.
Напряжение тут же спало. Ей померещилось. Просто она стала слишком чувствительной и придала чрезмерное значение словам этой женщины. Моника повернула ключ зажигания.
— Кстати, я сегодня связывалась с фондом. Они переведут деньги на ваш счет в течение дня. Я дала им тот номер, с которого вы оплачиваете счета.
Пернилла улыбнулась:
— Надеюсь, вы понимаете, насколько я вам благодарна.
Моника кивнула:
— К сожалению, мне нужно ехать. Я уже задержалась.
— Может быть, вы позволите пригласить вас к нам на ужин сегодня? В виде благодарности за помощь?
Моника с удивлением поняла, что растерялась. Как она ждала этого момента! Пернилла по собственной воле хочет ее видеть, без каких бы то ни было просьб с ее стороны. Но она ощущала огромную усталость. Усталость оттого, что ей все время нужно быть начеку, не расслабляясь ни на секунду. Она собиралась выпить снотворное пораньше и провалиться в небытие на весь вечер и всю ночь. Но отказаться она не могла. У нее не было на это права.
— Конечно. Во сколько?
— А когда вы можете?
Рабочий день у нее заканчивается в пять. Не следует забывать об этом: Пернилла ведь думает, что она снова ходит в клинику. Столько всего нужно помнить.
— Я заканчиваю в пять.
— Тогда в шесть?
В последний раз посмотрев на окна Май-Бритт, она направилась в центр. Она опаздывала. Мать уже ждет ее минут пятнадцать — наверняка сидит одетая в прихожей и с каждой минутой становится все более нетерпеливой. Но все равно ей сначала нужно в банк. А еще четыре раза звонил директор клиники — оставил несколько сообщений на автоответчике, но она на них не отреагировала. Звонили и другие ее коллеги, но она оставила все без ответа.
Где-то в глубине души порой раздавался голос, который пытался объяснить ей, что ситуация, которую она сама создала, с каждым часом становится все необратимее. Но она знала, что жизнь сама по себе необратима, и изменить ход вещей невозможно — поэтому проще делать вид, что она ничего не слышит. Намного проще.
Теперь важнее, что недавняя угроза устранена. Какое-то время можно чувствовать себя более или менее спокойно. Минут на десять. На большее она и не рассчитывала.
Не имела права.