Стылый ветер
Шрифт:
– Вот что я вам скажу, – прошептал пан Сигизмунд, – вооружайтесь. Я, кажется, придумал, как нам добраться до толстой шеи палача Джеронимо Ари.
– Что у меня за злая судьба, все время падать с коня, – процедил Матиш сквозь зубы. Капрал лежал на спине, и при каждом вздохе его грудь пронзала острая боль. Он напряг память, пытаясь вспомнить все до мельчайших деталей...
Слуги Сатаны не ждали удара. Восемь аркебузиров из Линца, Матиш и Саллах встретили людей Селима на повороте забиравшейся в гору дороги. Залп в упор, и, выхватив шпаги, в атаку. Увы, много врагов осталось в живых. Кого-то спасло то, что почти все пули достались ехавшим впереди, кого-то защитила кираса
Увидев это, Матиш, конечно, бросился в атаку. Не рассчитывая, что сумеет противостоять искусству сабельного боя ловкого турка, Матиш направил на него своего коня, чтобы сбить противника с ног. Столкнувшись, лошади вместе со всадниками упали, и Матиш опять ударился о камни – головой и спиной. Вертлявый турок моментально оказался наверху и уже занес свою саблю, когда ударом сзади его череп раскроил баделер Саллаха. Потом Матиш поднялся – еще двое врагов пытались сопротивляться его аркебузирам. Он, кажется, бросился на помощь своим, но споткнулся.
«Чем же все кончилось? Неужели они ушли? – Матиш попытался приподняться, но голову снова пронзила острая боль... – Ладно. Подожду. Не может быть, чтобы никого из наших не осталось в живых. По крайней мере, трое были на ногах. Это последнее, что я помню... Да еще Саллах. Я сперва подумал, что он такой же шпион, как и эти наемники, что он только и ждет, как бы напакостить нам, а рассказ о слугах Пройдохи Селима, которые, как и мы, идут по пятам Марии, – всего лишь способ втереться к нам в доверие. Но зачем тогда Саллаху было меня спасать? Сидел бы в сторонке и радовался, глядя, как убивают друг друга его враги… Ведь это именно он был с тем молодым албанцем в кабаке в тот день в пригороде Линца, когда Мария ушла у меня из-под носа...
Но парень полез вместе с нами на пули. Видно, он и вправду хочет спасти своих товарищей, околдованных, как он говорит, молодой ведьмой. Этот албанец, конечно, полезен нам, но как бы он не подстрелил в горячке боя девчонку. Хорват дал строгие инструкции – она нужна ему живой».
Над Матишем склонилось лицо Саллаха.
– Жив, братец?!
– Живой! – разулыбался Матиш и попытался подняться. – Если бы не ты, тот турок проломил бы мне череп, дружище! Я теперь твой должник.
– Не бери в голову. – Саллах вымученно улыбнулся. Помогая Матишу встать, он незаметно забросил в траву окровавленный нож, которым добивал раненых.
«Шайтан! – подумал он. – Не поднялась рука... Как же это, оказывается, трудно – убить человека, который открыто и радостно тебе улыбается... А вот и двое его солдат возвращаются. Принесли воду, как я им и велел. Теперь им надо перевязать еще троих раненых. Я, наверное, плохой воин. Пятнадцать лет службы так ничему меня и не научили. Пока эти двое ходили за водой, надо было добить ВСЕХ раненых, а не только двоих слуг Селима. И главное – Матиш. Что он будет делать дальше? Кинется по следу Ахмета! Я упустил такую возможность! ...И слава Аллаху. Наверное, это даже хорошо, что у меня ничего не вышло. Никогда не думал, что будет так тяжело поднять руку на тех, с кем сражался бок о бок... Хотя если мне пришлось бы встретится с этими гяурами в открытом бою... Но это другое дело. Все, что ни случается, – по воле Всевышнего».
– Ты что такой хмурый, Саллах? – хлопнул его по плечу Матиш. Он уже хлебнул чего-то крепкого из фляжки и немного повеселел. – Я понимаю, тебе пришлось сражаться со своими. Но ведь ты спасал друга. Не бойся, я не трону Ахмета. Только постарайся уговорить его не сопротивляться...
– Нет, не надо. Мне... вера не позволяет. – И Саллах улыбнулся, вздохнув с облегчением.
«Ты можешь плясать от счастья, Ахмет. Я отказался от вина... Алла, я что угодно сделаю, только бы все кончилось хорошо. Как? Я не знаю. Ты, наверное, знаешь... Воин должен быть спокойным и черствым, никого не пускать в свою душу. Но теперь уже поздно. Я, наверное, стал как глупая, плаксивая баба. Сам не знаю, чего хочу. Но, Алла, ты-то все видишь! Сделай же что-нибудь! Если можешь, попытайся всех нас спасти... Десять трупов на горной дороге. А сколько еще перед этим – кто их считал? Сделай так, чтобы все это было не зря».
Глава 21
Джеронимо Ари задумчиво смотрел на ритуальный обсидиановый нож.
«Пока не будет нанесен один-единственный удар, все остальное – всего лишь сотрясение воздуха. Но потом, когда прольется кровь, отступать уже будет нельзя... Отступать и сейчас уже нельзя. Мы не вправе свернуть с этого страшного пути. Верую – ибо абсурдно! Так для паствы. Верую, ибо удобно – это для пастырей. Вера – это власть, живая власть над душами и телами. И в год, когда церковь решила, что вправе вмешиваться в светские дела, в год, когда церковь впервые призвала людей обнажить свой меч в религиозной войне, в год, когда запылал первый костер инквизиции, в год, когда собором был признан догмат о непогрешимости Папы, – во все эти годы делался выбор. Теперь – просто еще одна ступень. Закономерная и неизбежная. Если этого не сделаем мы, это сделают другие. Вопрос не в том, правильно ли мы поступаем. Вопрос в том, хватит ли у нынешней церкви решимости взять данную ей Свыше силу. Церковь должна стать действительным верховным владыкой над мелочными и эгоистичными князьями и королями. Это последний наш шаг к вершине, путь к которой был завещан нам святым Петром».
Кардинал встал, сжимая в руке нож, и решительным шагом двинулся к двери. В зале его ждали двенадцать прелатов, облаченных в черные плащи поверх своих церковных регалий. Пройдя мимо них, Джеронимо отворил дверь на улицу и, не останавливаясь, двинулся к зальцбургскому собору. Следом за ним шли священники. С обеих сторон процессию закрывали от посторонних взглядов плотно сомкнутые ряды облаченных в кирасы и вооруженных алебардами солдат архиепископской гвардии.
Великий Инквизитор первым ступил в храм, который сегодня будет осквернен. Гвардейцы, предварительно прочесавшие все закоулки храма, остались снаружи. Там же дожидался и Альбрехт Валленштейн в окружении дюжины своих вооруженных до зубов рейтар.
Джеронимо усмехнулся. «Бедный чех, ради карьеры готовый воевать с собственным народом, еще не подозревает, ЧТО за подарок я ему приготовил. Он так уверен в своей счастливой звезде, что приехал, прельстившись на письмо Старика. Он так глуп, что поверил, будто иезуит, отец Лоренцо, написал ему это письмо. Амбициозный и беспринципный, блестяще талантливый в организации военных авантюр, он будет идеальным носителем для Сатаны. И силами наших экзорцистов станет прекрасной марионеткой в руках священной Церкви Христовой».
Прислужники уже зажгли во всех углах черные свечи. Все было готово. Каббалистические знаки покрывали алтарь, пол и стены храма. Факелы чадили в руках двенадцати прелатов, и Христос удивленно взирал на творящееся с перевернутого креста.
Hostis generis humani, gloriam Dei!..
Серебряную чашу, полную масла, Бендетто, прочтя «Символ веры», поставил в круг, нарисованный мелом на полу в месте пересечения пяти сходящихся линий.
– К стихиям огня и воды, земли и воздуха и ко всевидящей божественной силе, вдохнувшей в нас душу, взываю!