Суббота навсегда
Шрифт:
— Вы слышали эту невероятную историю с дочерью?
— Как он разыскал ее? Или как она с секретарем сбежала?
— Вот такие дела, Эстрелла Семенна, ходил — воротником сверкал. Теперь головою сахарной посверкай, дьявол проклятый. Как Санечку моего жгли, небось и думать не думал. Показать бы тебе, насмешнику, тогда — что случится с жизнью твоей…
— А сеньора Ла Страда говорит, будто он к блуду кровосмесительному хотел сестрицу склонить, и за это Мадонна лишила его… — на ушко.
— Сколько я тебе еще говорить должна, чтобы ты с этой сводней…
И ни единая душа не помыслила о Хуаните. Альгуасил — тот да. Водя жезлом по дощатому
Quimadero представляет собою арену, окруженную трибунами. В центре лобное место в виде эстрады. Полно зрителей, присутствуют все магистраты. Вот ложа под парчовым балдахином, откуда в свое время дона Мария разглядывала насупленно-красный профиль инки-жреца — трепеща при этом от странного сочетания ужаса и похоти. С перил свешивался до земли ковер с райскими птицами и цветами — совершенно неописуемой расцветки. По существу, места для дам — реликт рыцарских турниров, и дамы не столько сознавали, сколько чувствовали это. Благочестие на их лицах, вопреки высоконравственному зрелищу, как и во время оно, постепенно сменялось хищным выраженьем.
Уже грешникам с черными повязками на лицах наскучило подпирать столбы, не говоря о тех, кто с зажженными факелами дожидался знака его светлости — коррехидор же делал вид, что ждет прибытия верховного инквизитора. Уже нетерпение овладевало трибунами, и, прежде разрозненные, хлопки, посвистывание, топот переросли в оглушительный рев. «Actus fidei! Actus fidei!» — скандировала толпа. Уже альгуасил поспешно отдавал какие-то приказания стрельцам, а копейщики и аркебузиры изготовились, как по команде «к бою!». Уже под парчовым балдахином случилось несколько обмороков.
Трудно сказать, чем бы все это обернулось, когда б не гонец из Мадрида — с треугольным письмом, запечатанным перстнем Рампаля!
— Но как же… ведь его преосвященство прислал… — граф перечитал запорошенную на сгибах алой сургучной крошкой бумагу, где скорописью извещалось, что Его Преосвященство монсеньор Пираниа более не будет отправлять свои инквизиторские обязанности в Толедо, каковые, по решению супремы, переходят на неопределенный срок к Его Инквизиторскому Священству… — Мендоса посмотрел на слепца.
— Весть черную принес гонец крылатый — или как там?
Граф не знал, где «там», не знал и знать не хотел. Определенно, что не в его заднем проходе, а всерьез его занимало лишь то, что происходило там.
— Достопочтенному отцу это уже известно?
— Вещий Тиресий!
— Понимаю. Опала, мой милый, удел великих. Да, велите, велите им, чтоб начинали… Лерма знал это лучше кого бы то ни было. Не зря, находясь в зените власти, он по своей воле уступил премьерство сыну, которого горячо любил… ах, простите меня, старика, сам не знаю, что говорю, — и Мендоса принялся глядеть на клубы дыма, окутавшие столбы. Старый лукавец.
Было ветрено, и пламя разгоралось быстро. К этому часу ветер разогнал мглистую утреннюю облачность. Теперь отрываем взгляд от огня с его чернеющими сердцевинками и возводим очи горе. Туда, где в согласии с акварельной техникой, дым бесследно исчезал. Синее небо. На нем стремительные белые облака — разорванным в клочки письмом. Это слала привет Нормандия, прося передать его дальше, в древний
Примечания
Что касается примечаний в конце книги, то вы преспокойно можете сделать так: если в вашей повести говорится о каком-нибудь великане, то назовите его Голиафом, — вам это ничего не будет стоить, а между тем у вас уже готово увесистое примечание в следующем роде: Великан Голиас, или Голиаф, был филистимлянином, коего пастух Давид поразил камнем из пращи в Теребинтской долине, как об этом рассказывается в Книге Царств (и укажите главу, разыскав ее).
М. де Сервантес, «Дон-Кихот»
1. Сокодовер (исп. Zocodover, арабск. Шук аль-Адвар, то есть «рынок кругов», подразумевались круглые палатки торговцев) — торговая площадь в Толедо, кишевшая преступным и бродяжничающим людом.
2. Святой Мигель ~ изображен стоящим на одной ноге ~ придерживает гимель — Согласно преданию, к Мигелю Благочестивому явился мавр. Мавр, по его словам, был готов обратиться в христианство при условии, что прославленный рыцарь берется объяснить ему смысл христианского вероучения, стоя на одной ноге и рукой сжимая золотой гимель на груди — то есть в очень короткий срок, покуда сможет удерживать равновесие. Сочтя это желание дерзким, остальные рыцари уже занесли над мавром свои мечи, но св. Михаил Толедский их остановил. Приняв ту самую позу, в которой традиция предписывает его изображать на картинах и статуях, Сан-Мигель произнес: «Сам не делай другим того, чего не желаешь, чтобы делали тебе». Якобы после этого мавр принял крещение. Гимель — в раннехристианской теономии символ третьего измерения (ср.: нем. Himmel), мистический знак Троицы и соответствующий градус посвящения у рыцарей Ордена Лона Пресвятой Девы, к которому принадлежал Сан-Мигель. Обыкновенно гимель, имевший форму буквы У, третьей буквы древнееврейского алфавита, вручался рыцарям Ордена его Великим Магистром (Гроссмейстером) королем Альфонсом X (см. прим. № 39.).
3. Или я, по-вашему, иерусалимская блудница, чтобы забрасывать меня камнями? — К Иисусу фарисеи привели неверную жену, спросив, следует ли побить ее камнями, как велит Моисеев закон. Иисус, сидевший и чертивший на песке Имя Господне, отвечал: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень» (Иоанн VIII, 7).
4. Filiae Herusalem, plorate super vos et super filios vertos. — «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лука XXIII, 28).
5. Видриера (от исп. vidriera — застекленная рама) — прозвище стекольщика, имеющее особый непереводимый смысл, поскольку оно одновременно означает «недотрога» (hombre vidriozo).
6. …обнаруживал ~ тайную наклонность к той прованской ереси, которую Его Святейшество Иннокентий III с превеликим усердием искоренял. — Педрильо имеет в виду Альбигойские войны и — бери шире — вообще гностическую ересь, которая в действительности есть не что иное, как крайний дуализм религиозного сознания, столь ненавистный фашиствующему Гумилеву.