Суббота Воскресенского
Шрифт:
– Там местами сохранилась роспись. Надеюсь, хотя бы частично храму удастся вернуть первоначальный вид.
Этот пункт Полина в блокнот не внесла. Невозможно было представить себя на совещании с просьбой: «Нужны деньги на церковь». В самой просьбе не было ничего из ряда вон, но достаточно предположить, какое лицо будет у Агнии или финансового директора… Нет, про церковь она говорить не станет. А вот про фонтан и «Мон плезир» скажет.
Полина немного отстала от остальных и сделала пару кадров. Отсюда открывался красивый вид на озеро, да и на господский дом сбоку.
Какое место…
А Шевцов уже что-то вещал про обманки, которые расставляли в разных углах парка и в доме. Это такие вырезанные и раскрашенные фигуры людей, которые издалека казались настоящими. Эксклюзивная шутка XVIII века. Поднимаешься по лестнице – а наверху тебя встречает дама. Думаешь, хозяйка дома, но оказывается, что просто рисованная фигура.
Чего только люди не придумают.
А потом он снова вернулся к последним владельцам и девушке-наследнице, которая убежала на фронт. Сказал, что Ольга Мефодьевна была настоящей красавицей.
Полина заметила, что Женя профессора слушает внимательно, время от времени поправляя выбивавшиеся из-за уха волосы. Вообще, она эффектная, конечно. Интересно, чем занимается?
И где-то Полина это лицо все же видела.
5
Музея Женька опасалась. Она в принципе не являлась любительницей музеев, ходила в школе раза два-три с классом, и память о тех походах была не в пользу музеев. Помнила только бесконечные залы, какие-то экспонаты под стеклом и ровный, усыпляющий голос экскурсовода. Хотелось сесть в уголок на стул, но на стул садиться не позволялось, потому что он какого-то века – очень ценный, а за группой внимательно наблюдала немолодая смотрительница зала, в глазах которой ясно читалось: «Варвары пришли». В общем, тоска эти музеи.
Однако такому умному профессору в очках «нет» не скажешь, поэтому, вздохнув, Женька последовала за всеми в старинное двухэтажное каменное здание в центре провинциального городка, думая про обещанный обед в кафе. Или ранний ужин? Неважно. Главное, будут кормить.
А в музее все оказалось не так безнадежно. Залы светлые, в центре – длинные мягкие банкетки – можно и присесть, вокруг много всяких красивых вещей – мебель, одежда, картины, посуда.
– Практически все это когда-то принадлежало местным купцам. – Женька поняла, что профессор знает все! – Город же был купеческий. Они здесь основали три фабрики, открыли больницу и школу, построили мост. Именно купцы были настоящими хозяевами города.
– А дворяне? – задала вопрос мама Дана. Глядя на нее, Женька остро чувствовала, что эта женщина принадлежит… как правильно сказать… к другому социальному слою, вот.
– Дворяне во второй половине XIX века такую роль здесь не играли. Они не являлись хозяйственниками. Просто за городом было несколько дворянских
Зал встретил двумя небольшими овальными женскими портретами. Две красавицы в париках. На одной розовое платье, на другой голубое. Под одним портретом написано «Крепостная актриса Аграфена Соболева», под другим «Крепостная актриса Марфа Куницына».
«Соперницы, – подумала Женька. – Интересно, дрались за главные роли?»
Но вообще, любопытно было посмотреть на лица тех, кто когда-то жил в этих местах.
– Тебе которая нравится больше? – спросил Дан, увидев, что Женя рассматривает портреты.
– Обе симпатичные, и, может быть, обе стервы.
– Да? А мне кажется, у них вполне себе добрые лица.
– Ты на обложках журналов много звезд видел со злыми лицами? – Дан молчал. – Вот то-то и оно. А сколько среди них невинных овечек?
– Ты непредсказуема, – ответил Дан.
– Я знаю эту жизнь, ковбой, – Женя подняла вверх указательный палец. – Так, что у нас там дальше?
Дальше был какой-то уникальный столик с бисерной столешницей. Стол для рукоделий, как было написано на табличке. Да, для письма этот столик совсем не подходил из-за своей неровной поверхности. За таким только на пяльцах вышивать. Потом были разноцветного стекла графины и бокалы с вензелями, необыкновенная фарфоровая статуэтка – мальчик держит огромный рог, внутри которого цветы и фрукты. Все это вылеплено настолько тонко и изящно, что диву даешься, какие раньше жили мастера. Виноград как настоящий. И роза тоже!
– Такие вещи часто использовались в сервировке XVIII века, они служили украшением стола, «дабы услаждать взор», – сказал профессор, заметив, что Женя рассматривает фарфорового мальчика. – Очень часто подобные пастушки, ангелочки, букеты в корзинах служили «опознавательными знаками» места, занимаемого гостем, который на время покидал большой пиршественный стол.
– Да, здесь настоящие ценности, – задумчиво произнесла Полина-мама-Дана. – Как вы думаете, что удастся перевезти в усадьбу?
– Пока не знаю, но точно поборемся за портреты, бисерный столик, столовый фарфор. Хотя бы его часть…
– И шкатулку, – вырвалось у Женьки.
– Какую шкатулку? – повернула к ней голову Полина.
– Вот эту, – Женя указала на витрину.
Под стеклом стояла большая резная шкатулка. На табличке значилось «Ларец. Холмогоры, вт. пол. XVIII в.».
Это было что-то невероятное – настоящее кружево – и по бокам, и на крышке. А каркас из мозаичных вставок. Резьба по кости, тончайшая, ажурная.
– Это из чего же такое делали? – спросила Женька почему-то шепотом.
– Из кости моржа, – прозвучал ответ. – Такая кружевная резьба называлась резьбой «на проем». А вот здесь, видите, где орнамент с цветами, это кость окрашенная.
– Как же ее окрашивали?
– У мастеров были свои секреты, – Шевцов почесал переносицу. – Я в этом, честно говоря, не специалист, но знаю, что в некоторых случаях использовали кору дуба.
– Ясно.
Позже, когда они уже сидели в уютном кафе недалеко от музея, Женька сказала, что точно поборолась бы за шкатулку.