Субботним вечером в кругу друзей
Шрифт:
— Уже написали свою эпопею или только собираетесь ее написать? — осторожно спросил Валентин Иванович.
— Да, уже написал десяток страниц. Я, видите ли, решил оставить свою прежнюю специальность. Но вначале, сами понимаете, надо подготовить тылы. Не так ли? Я слышал, вначале надо выбить аванс.
— Простите, — сказал Валентин Иванович, — а какая у вас специальность?
— Я зубной техник. Помните, в прошлом году вы заходили ко мне по этим делам? И еще сказали, что из меня мог бы выйти хороший писатель.
Грушев вспомнил.
— Да-да, очень рад вас видеть, дорогой.
— Ну вот… — протянул Караченцев с огорчением. — У нас ничего быстро не делается. Всегда так. В бытовом отношении мы отстали от Европы на пятьдесят лет. На одной выставке я видел оборудование санузла — закачаешься… А как все-таки насчет аванса?
— Для этого нужно представить заявку на роман и заключить договор с издательством, — сказал Грушев. — После этого вы сможете получить аванс.
— На пятьдесят печатных листов можно?
— А хватит ли вам материала? — с сомнением спросил Грушев.
— Ну, за это вы не беспокойтесь. Материала хватит с избытком. — Караченцев снисходительно хохотнул. По правде говоря, этот редактор представлялся ему довольно жалким книжным червем. — А что надо писать в заявке? — напористо спросил он.
— В ней вы должны коротко изложить содержание будущей книги или представить отрывок из нее.
— Это можно, — уверенно заявил Караченцев.
Спустя два дня Караченцев вновь вплыл в кабинет к Грушеву. Он широко улыбался.
— Как здоровье, Валентин Иванович?
— Хорошее, — буркнул Грушев.
У Валентина Ивановича было плохое настроение. Директор издательства сделал ему замечание за пропущенную в чужой рукописи ошибку.
— Так, слушаю вас, — с нетерпением сказал он. — Чем могу быть полезен?
— Вот заявку принес, — весело сказал Караченцев. — Как договорились. А теперь нельзя ли оформить авансец?
Валентин Иванович ничего на это не ответил, лишь кивнул Караченцеву на стул и углубился в его заявку. Дочитав ее до конца, Грушев протянул «заявку» гостю.
— В таком виде, извините, я вашу «заявку» принять не могу.
— Не можете? Как так? Читала жена, читали знакомые, всем понравилось, а вам нет. В чем же дело?
— Не очень это интересно, — вздохнув, сказал Грушев.
— То есть как это? — удивился Караченцев.
Грушев хотел было прямо сказать настырному посетителю, чтобы он забирал свою писанину и убирался ко всем чертям собачьим, но сдержался. Скажи так — ведь пойдет сейчас на него жаловаться. Ну вот, скажут директору, он и с авторами разговаривать не умеет, грубит… А то еще зуб сломается, опять придется к технику идти… Эх, мать честная…
— Ну хорошо, — устало сказал Грушев. — Не будем спорить. Скажите, для чего все это написано? Что вы всем этим хотели сказать?
— Как что? Что хотел, то и сказал. Там все написано.
— Ну тогда, извините, я ничего не понял.
— Значит, извините, я тут ни при чем. Посадили здесь — значит, надо понимать, а то: «Я ничего не понял». Зато я понял. Когда сидел у меня в кресле — чего только не обещал. Неблагодарный. — Караченцев сгреб со стола свою заявку и вышел, громко хлопнув дверью.
Грушев
ДЕТЕКТИВ
Ничем не примечательный бухгалтер-ревизор Купцов по дороге в ресторан поскользнулся на лимонной корке. Это было плохим предзнаменованием. И оно сбылось. Когда поздно вечером бухгалтер вернулся в свой номер гостиницы, он, не зажигая света и не раздеваясь, ничком повалился на кровать и полетел в тартарары.
Ночью он проснулся и долго ничего не мог понять — где он, что с ним. Потом с трудом вспомнил, что был в ресторане, куда его привели люди, работу которых он проверял. И, кажется, среди них была какая-то женщина. Шатенка. Она все время чему-то смеялась. Нет, шатенка появилась потом.
Купцов встал на кровати на четвереньки, потом сполз ногами на пол и, пошатываясь, направился в ванную комнату. Там он обхватил руками голову, словно пытаясь удержать убегающие оттуда мысли.
Он совершенно отчетливо вспомнил, как в разгар их застолья к соседнему столику подошли трое незнакомых людей, похожих на англичан. Купцов никогда не видел живых англичан, но он был уверен, что это именно англичане. Один из них — высокий, рыжий, в коротких, до щиколоток брючках — шел первым, высоко, словно цапля, поднимая ноги, и, настороженно оглядываясь по сторонам, крутил своей круглой головой. У рта он надменно держал рукой курительную трубку. Двое других шли за ним и были похожи на тайных агентов.
Сейчас, ночью, в номере, Купцову стало предельно ясно, почему они облюбовали именно соседний столик и как локаторы повернули свои уши в его сторону. Они следили за ним. Очевидно, именно они и похитили акт ревизии.
«Дурак ты, братец», — сказал сам себе Купцов и был, к сожалению, в общем-то прав. Зачем этим тайным английским агентам понадобился его акт ревизии? Ведь в нем не было ничего секретного. Ясное дело, для того, чтобы уличить его, Купцова, в служебном проступке, думал он, и добиться увольнения с работы. Этих коварных англичан надо обезвредить. Но как? Лучший способ — как можно скорей бежать отсюда. Вряд ли они знают, из какого он города приехал сюда и куда должен ехать дальше.
Купцов отчетливо вспомнил, как он танцевал с той самой шатенкой и те трое, словно по команде, повернули головы в его сторону. Все вокруг дергались как ненормальные, и он тоже, конечно, дергался, но англичане смотрели не на других, а на него и скалили в отвратительных улыбках свои лошадиные зубы. Наверное, злорадствовали, наблюдая за тем, как он нарушал служебную этику — угощался в ресторане за счет тех, кого ревизовал.
Бежать, бежать, как можно быстрее бежать, решил Купцов и стал лихорадочно собирать вещи. Спустя три дня новая короткая ревизия в Харькове была окончена, и Купцова так деликатно пригласили в ресторан, что он не смог отказаться. Он согласился, но на этот раз решил быть предельно бдительным. «Только пять капель», — сурово предупредил он. Приглашавшие с угодливой готовностью согласились. Однако Купцов не учел, что капли бывают большие и маленькие и что выпивать по пять капель можно неограниченное количество раз. Это-то его и подвело.