Субботним вечером в кругу друзей
Шрифт:
Бутылка с бренди была уже наполовину пуста. Как видно, Саша и Петя умели в любой обстановке со всей широтой души вкушать сочные радости жизни.
— Мы отдаемся жизни так же легко и бездумно, как отдаются любимому существу, — патетически воскликнул Петя, наполняя стопки. — Живем и не оглядываемся… нет ли поблизости председателя местного комитета. И если захотелось, то пьем и танцуем.
— Я так не умею, — сказал Борис Сергеевич, обращаясь к Ирине Константиновне.
— Я тоже, — кивнула она. — У меня порядок —
— Тогда долой такой порядок! — воскликнул Саша, поднимая стопку и церемонно чокаясь с Петей. — Ваше уважаемое здоровье. — Он щелкнул пальцами и выразительно посмотрел на Ирину Константиновну и Бориса Сергеевича. — Нам кажется, что мы руководим своей жизнью. Все мы похожи на бревна молевого лесосплава. Что бы бревно ни думало о себе — оно плывет туда, куда его гонят, куда плывут все. Потом нас, то есть, извините, бревно превратят в древесную массу, из которой сделают белую красивую бумагу. На которой какой-нибудь бойкий писатель напишет увлекательную книженцию. За вас!
— Спасибо! — с иронией сказала Ирина Константиновна и, поднявшись, вышла из купе.
Вслед за ней вышел Борис Сергеевич.
— Циник, — сердито сказала Ирина Константиновна. — Подумать только — такой молодой и такой злой…
— По-моему, он просто острил, не слишком, правда, удачно, — сказал Борис Сергеевич. — Ребята выпили, завелись…
— Нет, — возразила Ирина Константиновна. — Он не острил. Он на самом деле так думает. Даю голову на отсечение.
— Не надо, не давайте, — смеясь сказал Борис Сергеевич. — А вдруг? С кем тогда я останусь? С кем буду разговаривать? И вообще…
Некоторое время они молча смотрели в окно. Солнце уже клонилось к горизонту. Мимо поезда пролетали березовые рощи, сосновые боры, синие озерца, поляны, деревеньки, окруженные пашней, перелески, зеленые луга, какие-то строения, холмы, словно охваченные белым пожаром кусты цветущей черемухи.
— Ах, как мне хотелось бы жить где-нибудь в самой глуши… Взять вот так, все бросить и остаться здесь, — мечтательно сказала Ирина Константиновна. — Тысячами пут мы привязаны к нашей жизни и никогда не решимся порвать их. Может быть, это и была бы наша настоящая жизнь, а не та, которой мы живем сейчас. У каждого есть своя настоящая жизнь, ради которой он должен родиться.
— Если бы существовала какая-то высшая идея справедливости, — сказал Борис Сергеевич, — и все делалось так, как это надо, а не так, как случайно получилось, а нам с вами было бы предначертано встретиться и сойти на каком-нибудь полустанке, то мы бы, наверное, так и поступили… А если нет — значит, этой высшей справедливости не существует…
Ирина Константиновна вновь внимательно посмотрела на Бориса Сергеевича, и вновь улыбка скользнула по ее лицу. Из динамика над их головами прозвучал негромкий мужской голос:
«Граждане пассажиры! В связи с ремонтом моста
Борис Сергеевич и Ирина Константиновна восприняли это сообщение спокойно. В объезд так в объезд. Они продолжали смотреть в окно. Красный диск солнца завис над самой кромкой горизонта, а спустя несколько минут стал постепенно исчезать, будто кто-то невидимый втаскивал его в землю. Небо в этом месте было багряным, потом стало розовым, шафранно-желтым, и еще долго-долго кусок неба светился нежно-желтым светом.
А здесь у поезда уже сгущались сумерки. Отчетливей стал слышен перестук колес. Время от времени в поле зрения появлялись и исчезали какие-то старые деревеньки и маленькие городки с церквушками и островерхими колокольнями. Окна домов светились неяркими огоньками, похоже, в них зажгли керосиновые лампы.
Стоящими у окна мужчиной и женщиной овладело одинаковое чувство беспричинной тревоги, будто они ждут чего-то очень хорошего, от чего холодеет сердце, к чему давно неосознанно готовились и что смутно предчувствовали.
— Может быть, это смешно, но мне почему-то очень жаль, что нам с вами придется расстаться, — вполне искренне сказал Борис Сергеевич.
— Мы можем и не делать этого, — негромко отозвалась Ирина Константиновна, не поворачивая к нему головы. — Ведь если очень хочется, то можно станцевать даже на подножке трамвая. Не так ли? — Она с вызовом посмотрела на Бориса Сергеевича.
По тону ее голоса, по выражению ее лица он понял, что она не шутит, и засмеялся от охватившей его радости.
— Неужели такое возможно?
В ответ Ирина Константиновна только пожала плечами, что означало — а почему бы и нет?
Поезд ехал теперь уже вдоль большого озера, в густо-синей, почти до черноты, воде которого слабо отражались крыши небольшого провинциального, какого-то старинного городка. Подъехали к станции. Ирина Константиновна и Борис Сергеевич вышли на перрон. Еще не до конца стемнело, и в поздних сумерках было видно, как по перрону прогуливается несколько очень старомодно одетых пар. В деревянном одноэтажном здании станции тоже горели почему-то керосиновые лампы. «Наверное, здесь еще нет электростанции», — подумал Борис Сергеевич.
Громко прозвучал удар колокола. Мелодичный звон покатился по воздуху. Потом второй, третий… «Поезд отправляется!» — прокричал кто-то в темноте. Раздался свисток, запыхтел паровоз, маленький состав дернулся, лязгая буферами, и тронулся с места. Борис Сергеевич и Ирина Константиновна взобрались по ступенькам в вагон и увидели, что тот стал как будто меньше и похож на вагончик узкоколейки.
— У меня какое-то странное ощущение, — сказала Ирина Константиновна, — будто мы попали в прошлый век, но меня это, признаться, почему-то нисколько не удивляет…