Субмарина
Шрифт:
Она сказала: пошли в кровать, прямо сейчас. Давай. Мы сделаем ему сестренку. И засмеялась. Это случилось, когда я стоял в дверном проеме и смотрел, как он спит. Глаз с него не спускал. Если она засыпала, если не утаскивала меня за собой в кровать, я мог так стоять часами. Стоять в проеме и смотреть на него. Время от времени я подходил к нему, очень осторожно просовывал руку под распашонку. Прижимал ладонь к его коже. Я чувствовал, как поднималась и опускалась его грудная клетка, стучало сердце. Затем возвращался, вставал в дверном проеме и не спускал с него глаз. Другой раз я брал его за
Когда он плакал, она расстраивалась. Что мне сделать, солнышко, хочешь еще грудь? Ее раздражало, что я улыбаюсь. Мертвые дети не плачут. Слезы лились по его щекам.
Ей кажется, что я странный, — она так сказала. Она сказала: чудной. Это было позже. К нам пришли друзья, маленькая группа избранных, тех, кто не употреблял героин. Какие-то ее родственники. У них были подарки, и я сказал им: когда улыбаетесь, держите рот закрытым. Не показывайте зубы. Хищники показывают зубы. Улыбайтесь, не показывая зубов.
Я сказал: вымойте руки, прежде чем до него дотрагиваться.
Ночью я наблюдал за ним из дверного проема. Не спускал с него глаз.
Они сказали, что Мартин ударил маленькую девочку. Что он не хотел делиться. Что он неаккуратно ест. Выложили все сразу. Две воспитательницы. Не знаю, чего они ждут. Что я начну драться? Как Мартин? Их длинноволосый педик, помощник воспитателя, сидя на корточках, надевает какому-то малышу ботинки, а сам следит за нами. На стреме. На случай, если я вдруг сорвусь. Мартин жмется к моей ноге. Я киваю — обязательно, мол, с ним поговорю. Нельзя бить других детей, нет, нельзя. Шоколад надо есть после обеда. Я киваю. Мы еще поговорим об этом. На родительском собрании, нам придется серьезно поговорить. Я киваю. Чем бы мы сейчас ни занимались, этого явно недостаточно.
По дороге домой мы берем в прокате фильм. Достаем из холодильника и кладем на замороженные круги пиццы разные продукты: салями, сыр. Мартин в свою хочет добавить жареный лук — да пожалуйста. После
— Девочку, — отвечает он, — очень глупую девочку.
Я ему верю.
— Почему ты ее ударил?
— Потому что она глупая.
— Она тебя дразнила? — (Мартин кивает.) — Нельзя бить девочек, — говорю я. — Даже глупых. Или которые дразнятся.
Он размышляет.
— А мальчиков бить можно?
Не знаю, что сказать. Там, откуда я родом, ты бьешь или бьют тебя.
— Нельзя бить мальчиков, если они меньше тебя. Это неправильно, так нечестно.
Он снова размышляет. Я преисполняюсь гордости, когда вижу, как в его глазах отражается мыслительный процесс. Как он созревает для ответа или следующего вопроса.
— Значит, можно бить мальчиков, которые больше тебя?
— Да. Наверное, можно. Но это не очень разумно.
— Потому что побьют тебя?
— Угу.
Умный мальчик, умный. Думает, а когда задает следующий вопрос, язык не поспевает за мыслями. Ему нравится эта игра.
— А что, если есть один маленький мальчик и он мне очень надоел? Ну, знаешь, прямо очень-очень… Можно тогда его стукнуть?
— Нет, но если хочешь кого-то побить, то лучше выбирать именно таких.
Он смеется.
— Солнышко мое, — я прижимаю его к себе, — не надо никого бить, ладно?
Он смотрит на меня.
— Ладно, малыш? Ради меня. Позови взрослых. Разве они не говорят в саду, что надо позвать взрослых?
Он кивает.
— Или мне расскажи. И я подумаю, что сделать.
Я тянусь за пультом и включаю фильм. На экране появляется заставка «Диснея».
Я снова звоню в дверь. Она живет на пятом этаже. Под мышкой у меня папка, на плече спортивная сумка. На мне моя лучшая одежда. В домофоне раздается трескучий голос:
— Алло… Алло…
— Социальный работник.
— Но…
— Социальный работник.
— Да, но у меня недавно была…
И я слышу гудение дверного замка. Поднимаюсь по лестнице. Пять этажей. Я потею. Она стоит, ждет, дверь приоткрыта.
— А ко мне не сегодня должны прийти, это, наверное, ошибка какая-то.
Я заглядываю в папку, провожу взглядом по пустому, крепко зажатому листу бумаги. Вынимаю ручку. Повторяю имя, написанное на табличке рядом с домофоном.
— Да, — говорит она, — это я.
— Значит, все правильно, сегодня. Уборка, насколько я понимаю. У вас обычно пылесосят?
— Да-да, пылесосят, но Лене совсем недавно приходила. Всего… три дня назад.
— Да, но Лене заболела. И неизвестно, надолго ли, так что я временно ее замещаю. А мой собственный график тоже никто не отменял. Сами понимаете…
А что с Лене? Она ведь буквально на днях…
— Смещение межпозвоночного диска, ужасно. На нее шкаф упал. Или, точнее, она поймала падающий шкаф. Так глупо…
— Ох, как жаль. Лене такая милая девочка…
— Да, ужасно, так что пока она не поправится…
— А может, вы могли бы прийти на следующей неделе?
— Нет, к сожалению. Или сейчас, или придется вам ждать две недели. Сами решайте.
Она размышляет. Затем открывает дверь. Проходя через прихожую, она жалуется на косность системы. Что теперь непонятно, когда будет следующая уборка. Я признаю ее правоту. Говорю, ей обязательно надо позвонить и пожаловаться или даже лучше написать письмо в местную администрацию.