Субмарина
Шрифт:
Слишком много героина. Так много, что, если меня возьмут, я увижу Мартина уже с пушком над верхней губой. Когда он забудет меня. Когда я буду срать в пакетик, прикрепленный к бедру.
Потому что джанки в тюрьме влезают в долги.
Потому что джанки в тюрьме получают побои.
Вот я выхожу. На Ратушной площади. Походка уверенная, а лоб вспотел. При виде собаки мне приходится сделать усилие, чтобы не свернуть в страхе: а вдруг эта собака в прошлом специализировалась на поиске наркотиков?
Я все время чувствую руку у себя на плече. Слышу голос: мы хотели бы с вами
Со временем страх пройдет.
Я знаю.
Со временем это станет таким же обычным делом, как выдрочить ранним весенним утром, под пение птиц, вдыхая запах свежеиспеченного хлеба.
Но не сейчас. Смотрю на часы, без пяти девять. Сбавляю темп. Неохота ждать, лучше опоздаю на пару минут.
Первый пакетик продаю у Центрального вокзала. Здесь многовато полиции, но мы быстро, как будто обмениваемся рукопожатием. Я знаю этого клиента, и нам ни к чему разговаривать. Он в курсе, что у меня качественный товар. В курсе цены. Кивок, и мы расходимся.
Люблю работать утром. Не приходится много оглядываться. Копы в это время такие же вялые, как и все остальные. Не то что нарики, те живо выбираются из постели или из-под куста, гонимые вечным голодом. Первые покупатели либо только что обзавелись деньгами, либо у них осталось со вчера. Или же это респектабельные наркоманы, которые свою толику покупают перед работой. Меньше чем через час подтянутся шлюхи со Скельбэкгаде. Со свежими денежками от утренних клиентов, словивших свой кайф по дороге на работу. И остаток дня в офисе чувствующих себя значительными персонами.
Я стараюсь не застаиваться. Еще сделка, еще одно знакомое лицо, и я иду в какое-нибудь кафе попить кофе. Подальше от улицы Если будешь все время шляться туда-сюда, все сразу поймут, кто ты. Или еще хуже: подумают, что ты работник социальной службы.
Кофе вкусный, крепкий, народ завтракает, курит. Сколько могу, тяну время и снова выхожу на улицу. Продаю две дозы шлюхе, одну — для нее, другую — для ее мужика.
Последняя сделка перед церковью Святой Марии, молодой норвежец в короткой кожаной куртке пытается торговаться, хочет скинуть полтинник. Я отказываюсь, и он достает деньги.
Когда телефон прослушивается, в трубке вовсе не раздаются короткие щелчки. Это мне Джимми рассказывает, пока мы с ним в баре сидим. В трубке вообще ничего не слышно. Они ж не дураки. Когда телефон прослушивается, когда за тобой наблюдают, ты это чувствуешь.
Идешь по улице и чувствуешь, что ты не один. Ты чувствуешь это спинным мозгом, переходя улицу.
Желтый Джимми у меня покупает. Он не колется. Желтого Джимми зовут Джимми Торсеном. Народ зовет его то так, то сяк. Никогда просто Джимми. Меня спрашивают: ты видел Желтого Джимми?
Или: Джимми Торсен тебя ищет, у него деньги есть.
Прошла пара дней, прежде чем я понял, что это один и тот же человек.
Джимми сегодня при деньгах.
— Обычно я на улице не покупаю, — сказал он, когда я вложил ему в руку три пакетика. — Но мой контакт
Он встретил меня у Центрального, заулыбался.
— Вчера купил понташку. Найду этого парня…
Когда покупаешь порошок, который оказывается не тем, за что его выдают. Когда покупаешь героин, а это оказывается толченый аспирин, мел, цементная пыль. Это называется понташка. Ты купил понташку. Тебя кинули. Тем, кто такое продает, нужно уметь очень быстро бегать. Тех, кто продает такое, называют кидалами. Они — худшее, что бывает на свете. Хуже полиции, хуже Пии Кьерсгор [17] , Гитлера. Кидалы.
17
Пиа Кьерсгор(р. 1947) — современный датский политик, лидер Датской народной партии, проповедующей националистические взгляды.
Белые продают чеки. Они похожи на пакетики. Маленькие пакетики, как в игре — «Маленький почтальон». Как те, что приклеены к ручкам гномов. Маленькие пакетики, называются чеки. Это все мне рассказали на улице. Они говорят: покупай у белых. Меньше шансов попасть на развод. Черные не продают пакетиков, они продают болики. Так это называется. Носят их во рту. Негры могут засунуть в рот много болюсов. Иногда это не болики, а понташки. Поэтому покупай у белых.
Я не расист. Такое на улицах тоже часто слышишь. Я не расист, просто не хочу попасть на развод.
Джимми сегодня при деньгах. Он вкладывает в мою руку купюры, хороший клиент, зря время не тянет.
— Ты на кого работаешь? — спрашивает Джимми, задумчиво ковыряя этикетку на бутылке с пивом.
Бар находится на улице — на углу, — поблизости от Центрального вокзала. Окна темные, в воздухе висит сигаретный дым. Мы сидим на барных стульях, пьем бутылочный «Карлсберг». Джимми сегодня при деньгах.
— С собакой нельзя! — кричит официант женщине, заходящей в дверь.
— Он спокойный!
— Табличку видели? Уберите отсюда свою псину!
Она медленно пятится, держа овчарку на поводке.
«Роллинг стоунз» в музыкальном автомате сменяют Йона Могенсена.
— Так на кого ты работаешь? — тихо спрашивает Джимми, отлепляя крошки табака от нижней губы.
Когда Джимми начал у меня покупать, я не сомневался, что в следующий раз он вместо денег достанет из кармана наручники. Он был в отличной форме. Слишком хорошей для джанки. Недостаточно худой.
Желтый Джимми — настоящий мужик, говорят.
Желтый Джимми нюхает, говорят. Не любит уколов.
Желтый Джимми умеет ладить с дамами, ему всегда удается найти бабенку, которая его приголубит.
Джимми покупал у меня считаное количество раз. И я не был в нем уверен. Пока мы не зашли в бар, пока не пошли в туалет и он не попудрил носик. Глазом не моргнул, не дрожал и не чесался. Даже если он коп, даже если это спектакль в мою честь, да он бы помер от целой дозы.
Джимми смотрит на меня поверх бутылки, ковыряет этикетку.