Субмарины уходят в вечность
Шрифт:
— Комендант особого Шведского оборонительного района — именно так и должна именоваться отныне моя должность, — ухватился за эту подсказку старого фронтовика Скорцени, стараясь не придавать значения всему тому, что было сказано по поводу его чина.
Хотя это действительно поражало многих: вокруг Скорцени появлялась масса людей, которые, занимая не Бог весть какие должности и будучи совершенно безвестными даже в Германии, не говоря уже о Европе, давно умудрились стать бригаденфюрерами и даже группенфюрерами [22] .
22
Чины бригаденфюрера СС и группенфюрера СС соответствовали общеармейским чинам генерал-майора и генерал-лейтенанта.
Так вот, Вилли Штубер был из числа тех близких ему людей, которые считали такое отношение к Скорцени несправедливом. Кроме всего прочего, барону еще и неудобно было оттого, что теперь они со Скорцени пребывают в одном чине. И он же, сын армейского генерала, весьма скептически относящегося «к выскочке фюреру», был одним из тех, кто считал, что Гитлер попросту опасается повышать Скорцени в чине, потому что боится его как сильной волевой личности — его славы, его влияния и решительности.
Тем временем раздумья самого коменданта Шведтского плацдарма прервал телефонный звонок.
— Скорцени слушает, — громыхнул он в трубку.
— Здесь майор Инген, адъютант рейхсмаршала Геринга. Будьте на связи, с вами будет говорить рейхсмаршал.
— Он уже в Берлине?
— Все еще в «Каринхалле», мы пытаемся вывезти из виллы все самое ценное. Здесь рядом Шведт! Здесь Одер! Русские уже неподалеку, они вот-вот прорвутся к правому берегу реки! Это фронт, Скорцени! — прокричал бывший командир эскадрильи дальних бомбардировщиков таким тоном, словно пытался поразить воображение оберштурмбаннфюрера чем-то совершенно невероятным. — Их самолеты носятся над нами с такой наглостью, словно у нас уже не осталось ни одного зенитного орудия.
— И ни одного германского истребителя, — добавил обер-диверсант, деликатно напоминая Ингену, чьим адъютантом он является.
Реакция его была совершенно неожиданной:
— Я всегда утверждал, что каждое ваше слово, Скорцени, — как точный удар бомбардировщика.
Вспомнив эту давнишнюю поговорку бывшего аса, обер-диверсант поневоле улыбнулся.
— Вы, Скорцени? — тотчас же послышался в трубке фальцетный, с налетом одышки, голос Геринга.
— Так точно, господин рейхсмаршал.
— Я только что беседовал с Гиммлером, теперь уже как с командующим группой армий «Висла». Пытался выяснить, сумеют ли его войска продержаться хотя бы на Одере, поскольку на Висле уже давно русские. Он сообщил, что вам приказано собрать в один кулак истребительные батальоны и создать плацдарм в районе Шведта. Я не знаю, что он имел в виду, поскольку, как мне только что доложили из штаба, в районе Шведта в некоторых местах русские уже вышли на правый берег Одера.
Он сделал паузу, и Скорцени
— Мне тоже не совсем ясен приказ. Особенно если учесть, что общая численность солдат всех трех батальонов, которыми я могу распоряжаться, едва достигает штатной численности одного батальона. Вы слышите меня, рейхсмаршал, я намерен связаться с Гиммлером, как только прибуду в Шведт. Но в любом случае оборонять Шведт я буду и прошу поддержать меня авиацией.
— Попытайтесь задержать их, Скорцени. Мобилизуйте все мыслимые ресурсы. Если нам удастся продержаться до весны, западные союзники русских пойдут на перемирие с нами. Есть все основания предполагать, что пойдут.
Скорцени был уверен, что этого не произойдет, потому что у англичан и американцев сейчас одна цель: окончательно покончить с Гитлером и гитлеровской Германией. Прежде всего покончить, любой ценой. Все остальное — потом. Однако он прекрасно понимал, что телефон прослушивается и что фюрер жесточайшим образом реагирует на любые попытки кого-либо из его высоких военных чинов наладить контакт с англо-американцами или русскими для ведения переговоров. Хотя и понимал при этом, что с ним, Гитлером, никто из воюющих сторон вести переговоры уже не намерен.
— На моем участке русские прорваться не смогут, господин рейхсмаршал, — твердо заверил Скорцени, отдавая себе отчет в том, что телефонный разговор с главкомом авиацией — не повод для бесплодных философско-дипломатических дискуссий. — Мы будем сдерживать их любой ценой и до последней возможности.
— Именно так я и сказал Гиммлеру: «Единственный человек, который способен задержать русских в районе Шведта, — это Скорцени, Только он, со своими истребительными батальонами, способен остановить волну панического отступления наших войск, навести порядок в ближайших тылах и организовать надлежащую оборону на этом участке фронта».
И тут вдруг Скорцени понял, что идея бросить его, начальника отдела диверсий VI управления Главного управления имперской безопасности, в этот фронтовой котел, родилась у Гиммлера именно после телефонного совета Геринга. Уяснив это, Скорцени про себя зло выругался, однако вслух высказываться не стал. В конце концов, он ведь получил приказ не Геринга, а своего начальника, в чьем подчинении находится и руководитель РСХА Кальтенбруннер. Но и Геринг словно бы почувствовал свою вину, поскольку то, что он произнес в следующую минуту, буквально поразило обер-диверсанта:
— Я не только окажу вам поддержку авиацией, Скорцени, — как-то по-особому доверительно молвил он, — но и помогу пехотой.
— Набранной из аэродромной обслуги?
— Оберштурмбаннфюрер, — голос его вдруг зазвучал как-то по-особому торжественно, словно он произносил речь перёд собранием руководящих членов партии в мюнхенском Коричневом доме, — с завтрашнего дня я передаю в ваше полное подчинение свой охранный батальон «Герман Геринг». Батальон полностью укомплектован людьми и прекрасно вооружен. Вы поняли меня, Скорцени? С завтрашнего дня!