Сучка по прозвищу Леди
Шрифт:
Конечно же, я помнила. Тогда эта история с лифчиком очень меня разозлила, хотя я понимала, что мама не желала мне ничего дурного.
— Ну вот, — сказала она. — Что я тебе купила?
Да! Да! Золотисто-коричневую кофточку. Разве я могла забыть? Я очень любила ее и носила, почти не снимая. В течение нескольких лет это была моя любимая кофточка. От волнения я гавкнула и закивала — да-да… да-да… да-да!
Широким жестом мама распахнула дверь.
— Иди, иди, щеголиха. Ищи! — скомандовала она.
Ах, моя умная, разумная мамочка! С радостным лаем я выскочила из комнаты
— Она убежала! Осторожней, Сью, она убежала!
— Это я выпустила ее, — отозвалась мама. — Оставь ее в покое.
— Ты выпустила? Зачем? Побойся бога!
Наконец мне удалось открыть дверь, и я с радостным рычанием принялась возить носом в груде брошенных на пол вещей. Моя любимая кофточка тоже была там, изношенная и слишком маленькая, но все еще бесконечно любимая, с перемежающимися бархатистыми и красивыми блестящими полосами. Я сбежала вниз и положила кофточку к маминым ногам, а потом подняла голову, и… и…
Мы долго молчали. Папа стоял на лестнице. Мой нос подсказал мне, что у него за спиной прячется Адам. Мама посмотрела на меня и…
— Ах, Сандра! Моя любимая, любимая, любимая — что же с тобой случилось? Кто это сделал с тобой?
Она наклонилась и обняла меня, крепко прижала к себе, после чего принялась со слезами целовать и гладить меня. Я тоже заплакала, и слезы ручьями потекли у меня по морде. Мне хотелось плакать, хотелось показать маме, что я умею плакать, словно слезы могли вернуть мне человеческий облик.
Моя мама! Я не верила сама себе! А вы поверили бы? Вряд ли нашлось бы много людей, которые узнали бы свою дочь в лохматом существе с волосатой мордой, мощными клыками и длинным языком. Например, ваша мама? А моя узнала меня!
— Ради бога, Сьюзан! — крикнул папа, уже стоявший в дверях с искаженным в отчаянии лицом, потому что он видел свою жену — свою бывшую жену — прижимающей к груди грязную сучку, да еще утверждающей, что это ее дочь.
— Это она! Неужели ты думаешь, что я не узнаю своего ребенка, потому что она стала похожа на собаку? — рассердилась мама, и папа сделал пару шагов в ее сторону, но она отвернулась от него. — Откуда ей знать всякие мелочи? Это она! Она — но ставшая…
— Что ты говоришь? — возразил было папа. Но его прервал стук в дверь.
— Полиция! — взвыла мама. — Избавься от них, избавься от них, и я тебе все объясню. Не говори им ничего, просто прогони их! — Промчавшись мимо него, она бросилась вверх по лестнице. Адам посторонился, и она, не раздумывая, направилась в свою комнату. — Избавься от полицейских! — прохрипела она и, нырнув в свою комнату, хлопнула дверью.
— Сандра! Моя любимая Сандра, моя любимая, — плакала мама.
Она положила меня на кровать, легла рядом со мной и покрыла мой мокрый нос тысячью поцелуев, позволив мне слизать слезы с ее несчастного, немолодого лица.
Если честно, то не в первый раз маме пришлось тащить меня по лестнице, когда полицейские барабанили в дверь, требуя отдать
Было это так. Мама не хотела купить мне новые шмотки, которые я присмотрела, поэтому я решила пойти и взять их сама. Меня смущали разговоры Мишель о том, как много она всего утащила и как это легко. В то время она казалась мне по-настоящему ловкой, хотя, оглядываясь назад, полагаю, она просто не задумывалась о том, что ее могут поймать. Я по-настоящему завидовала ей, потому что тогда ее способ получать желаемое не вызывал у меня возражений. Да и прикид у нее был потрясающий. Ну, вот я и подумала, почему бы нет?
Так как я впервые отправлялась «на дело», то сначала мы попрактиковались на косметике в аптеке на Уитингтон-стрит, прежде чем решились на серьезное дело — присмотреть себе шмотки в центре Манчестера. В первую очередь следовало подумать, как должны выглядеть люди, которые воруют одежду. Естественно, они не должны выделяться из толпы. Со слов Мишель, все было проще некуда. Входишь в магазин, разговариваешь с подружкой, как будто тебя не особенно интересуют выложенные вещи, как будто ты присматриваешься, но тебе ничего не нравится — а потом быстренько суешь, что тебе надо, в сумку и поскорей улепетываешь, пока продавщицы стоят к тебе спиной. Легче легкого! Но меня засекли.
Самое забавное, что я заметила слежку за собой, однако надеялась, что, если буду следовать намеченному плану, никто ничего не скажет. Похоже было, будто я нахожусь в автомобиле с неработающими тормозами. Все время я видела женщину, не спускавшую с меня глаз, однако для меня не было пути назад, это понятно. Что интересного я могла бы рассказать, если бы вышла из магазина с пустыми руками? Интересного — как глупо! Ни одна собака не стала бы волноваться из-за этого. Ведь это значит, что тебя заботит только одно, как ты выглядишь — даже если тебя ловят на воровстве, — потому что тебе стыдно признаться, будто ты не совсем спокойна, следовательно, виновата!
В конце концов я схватила краску для ресниц и направилась к двери. Одна из девушек в проходе попыталась встать у меня на пути, однако я оттолкнула ее и в одно мгновение была на улице и бежала прочь. Из аптечного отдела выбежала женщина с криком:
— Ловите ее!
Никто, конечно же, не обратил на нее внимания. Мишель все еще оставалась в магазине. Пока я, испуганная, ничего не видя и не слыша, мчалась по улице, Мишель набрала в сумку фунтов на пятьдесят косметики, так как продавщицы сгрудились возле двери и смотрели мне вслед.
— Отличный трюк. Тебя засекают, а на меня не обращают внимания, — пошутила потом Мишель, отдавая мне половину косметики и требуя немедленно повторить проделку.
— Ага! Почему бы и нет? — сказала я, как будто совсем не волновалась.
Мы принялись планировать большой набег на город, однако было слишком поздно. Меня узнали, когда я бежала по улице. И полицейские в тот же вечер явились ко мне домой.
Мы с мамой сидели за столом, когда со стороны кухни пришел Адам.