Суд и ошибка
Шрифт:
— Не могу сказать.
— Вы сообщили нам, что видели револьвер только в ноябре. Как нам известно, мисс Норвуд была убита в сентябре. Вы готовы подтвердить под присягой, что смазка револьвера не высохла бы за целых два месяца в жарко натопленной комнате теплого дома?
— Я не могу подтвердить под присягой то, что касается смазки, выкрутился сержант как смог.
— Но если бы не присяга, вы, видимо, смогли бы утверждать это?
— Я просто высказал свое мнение.
— Да. Правильно ли я понял, что вы, не располагая необходимым опытом и знаниями, высказали мнение, которое были не вправе высказывать, повторили его
Сэру Эрнесту наконец-то удалось задеть сержанта за живое.
— Это некрасиво с вашей стороны, — возмутился он.
— И тем не менее я сказал правду, — парировал сэр Эрнест и сел, лучась улыбкой.
Мистер Бэрнс осторожно взялся за своего взволнованного свидетеля.
— Не вдаваясь в технические и прочие ненужные подробности, справедливым ли будет утверждать, что ваша подготовка, не включавшая знакомства с особыми свойствами смазок, тем не менее позволила вам сразу определить, что из револьвера никогда не стреляли?
— Правильно, — подтвердил сержант. Его отпустили, и он с явным облегчением покинул свидетельскую трибуну.
Несмотря на возмущение, с которым мистер Тодхантер слушал допрос (как этому человеку хватило совести выдавать за установленный факт ничем не подкрепленную догадку?), он не мог не посочувствовать свидетелю. К облегчению подсудимого, сэр Эрнест с удивительной ловкостью выпутался из затруднительной ситуации.
Но мистер Бэрнс еще не собирался сдаваться. Он пошуршал бумагами и взглянул на судебного пристава.
— Пригласите мисс Джулию Фэри.
А это еще кто такая, мысленно изумился мистер Тодхантер. Ответ на свой вопрос он получил незамедлительно. Любопытная, сгорбленная пожилая особа в черном вползла на трибуну, как громадная улитка, и мышиным голоском принесла присягу.
Если верить представителям прессы, она дала следующие показания:
— Я живу в доме номер восемьдесят шесть по Гамильтон-авеню в Ричмонде, служу там кухаркой. А в доме по соседству жила покойная мисс Норвуд. Я часто видела, как она гуляла по саду — он виден из наших окон. Общее расположение сада покойной мисс Норвуд мне знакомо. Месяца три назад я возвращалась домой из театра. Время было уже позднее, если не ошибаюсь, около полуночи. Дату я запомнила потому, что единственный раз за минувший год побывала в театре в лондонском Уэст-Энде. Это произошло третьего декабря. Как раз когда я входила в дом, я услышала громкий шум со стороны сада мисс Норвуд, откуда-то от беседки. Я перепугалась, вспомнила, что прошлым летом там застрелили мисс Норвуд, и вбежала в дом. Этот громкий звук был похож на треск или выстрел. На следующий день я рассказала о случившемся другим слугам. Несколько дней мы искали в газетах сообщение о том, что кого-нибудь застрелили, как мисс Норвуд.
Поднялся сэр Эрнест — слегка озадаченный, но не обескураженный.
— Этот загадочный шум… вы говорите, он был похож на выстрел?
— В точности, сэр.
— Сколько выстрелов вы слышали за свою жизнь, мисс Фэри?
— Я никогда не слышала их, сэр.
— В таком случае как же вы узнали этот звук?
Похоже, об этом свидетельница до сих пор не задумывалась.
— Просто узнала, и все, сэр.
— Может, правильнее было бы сказать, что этот звук напомнил вам треск фейерверков, который вы наверняка
— Ну да, он был и таким, как фейерверки, громким.
— Или выхлоп автомобильного двигателя?
— Да, вроде того.
— Или рев лодочного мотора на реке — знаете, как ревут моторные лодки, когда их заводят? Наверное, вы часто слышите подобные звуки. Этот тоже был таким?
— Да, точь-в-точь, сэр.
— Итак, посмотрим, — располагающим тоном продолжал сэр Эрнест, — вы живете через один дом от меня, значит, из наших окон открывается примерно один и тот же вид. Когда вы услышали тот звук, беседка в саду мисс Норвуд располагалась между вами и рекой?
— Да, так.
— Стало быть, звук, который вы сочли донесшимся из беседки, мог на самом деле послышаться с реки?
— Да пожалуй, что и мог, если вы так говорите, сэр.
— Но само собой, гораздо заманчивее было на следующее утро рассказать о выстреле в беседке?
— Боюсь, я не понимаю вас, сэр.
— Не важно. Сколько вам лет, мисс Фэри?
— Пятьдесят шесть, сэр.
— Неужели? Боже мой! Становитесь туговаты на ухо? — спросил сэр Эрнест, слегка понижая голос.
— Простите, сэр?
Сэр Эрнест отозвался тем же приглушенным тоном, который тем не менее был прекрасно слышен мистеру Тодхантеру.
— Я спрашиваю, стали вы туговаты на ухо или нет?
— Извините, сэр, но я что-то не пойму…
Сэр Эрнест снова понизил голос на полтона.
— Я спрашиваю, хорошо ли вы слышите?
— Не разберу, о чем вы спрашиваете, сэр, — мисс Фэри наивно приставила ладонь к уху.
— Я спросил, — громко повторил сэр Эрнест, — давно ли вы стали хуже слышать?
— Я все прекрасно слышу, — возмутилась мисс Фэри, — когда люди говорят как полагается! — и изумленно огляделась, когда весь зал суда взорвался хохотом.
Под этот хохот сэр Эрнест сел на место.
Мистер Бэрнс опять обратился за советом к потолку.
— Так или иначе, мисс Фэри, вы твердо уверены в том, что именно слышали ночью третьего декабря. Это был звук, похожий на звук выстрела, и доносился он со стороны беседки в саду покойной мисс Норвуд?
— Да, сэр. Так я и сказала, сэр, — заявила все еще негодующая мисс Фэри и черепашьим шагом покинула зал.
— Приведите констебля Силверсайда, — обратился к приставу мистер Бэрнс.
Констебль Силверсайд давал показания, словно читал их по книге.
— В ночь на третье декабря я дежурил с полуночи до четырех утра. Мой участок — Лоуэр-Патни-роуд. Я знаю дом подсудимого. Несколько раз я бывал там по разным делам и нередко беседовал с подсудимым. При этом он желал мне доброго утра или доброго дня. Я знаю, как выглядит его дом ночью. Это один из первых домов, где в сумерках зажигают свет. Гасят его обычно незадолго до полуночи. Но в ночь на третье декабря свет в окнах горел еще во втором часу ночи. Окна на первом этаже были освещены. А когда я заступил на дежурство, в них было темно — я заметил это, проходя мимо дома в половине первого. Свет вспыхнул примерно через полчаса. Я заволновался, потому что знал, что хозяин дома слаб здоровьем. Я решил, что он заболел, и подошел к парадной двери узнать, не нужна ли помощь. Дверь была заперта. Звонить я не стал. Пока я стоял у двери, свет погас. Дату я запомнил потому, что сделал пометку в блокноте — на случай, если у джентльмена случился приступ и позднее понадобится выяснить, когда это произошло.