Суд королевской скамьи
Шрифт:
— Она была меньше тюремной камеры. Нам их предоставляли, чтобы мы могли писать свои отчеты и истории болезни.
— Были ли в данном медицинском блоке и другие врачи?
— Была доктор Парментье, француженка. Она была единственной нееврейкой, посещавшей третий барак. В сущности, она жила за пределами медицинского центра, но была обязана посещать третий барак, где помогала выхаживать жертвы экспериментов доктора Фленсберга, от которых люди сходили с ума. Доктор Парментье была психиатром.
—
— Она была святой.
— А другие врачи?
— Короткое время с нами был доктор Борис Дымшиц. Еврей из России, заключенный..
— Что вы о нем знаете?
— Он делал овариэктомии для Восса. Он сам мне рассказывал. Он плакал из-за того, что был вынужден так поступать по отношению к своим соплеменникам, но у него не было сил протестовать.
— Как вы можете описать его внешний вид и умственные способности?
— Он выглядел очень дряхлым. Ему уже трудно было сосредоточиться, и его руки были покрыты экземой. Его пациентки, за которыми я ухаживала, каждый раз возвращались из операционной все в более плохом состоянии. Он уже не мог справляться со своими обязанностями.
— Что вы можете сказать об операциях, которые он проводил раньше?
— Раньше его операции не вызывали никаких нареканий. Разрезы были не менее трех дюймов в длину, он заботливо относился к девушкам и давал им общий наркоз. Конечно, всегда были какие-то осложнения,— .но лишь из-за ужасных условий и нехватки лекарств и пищи.
— Значит, когда доктор Дымшиц больше был не в состоянии исполнять свои обязанности, Восс отправил его в газовую камеру?
— Именно так и было.
— Уверены ли вы, что его не послали в газовую камеру в силу каких-то иных причин?
— Нет, доктор Кельно именно так передал мне слова Восса. Позже Восс и сам подтвердил их.
— Насколько я понимаю, дело было в том, что Дымшиц стал для него бесполезен, от него не было толку. Находится ли в зале суда Адам Кельно?
Она ткнула в него указательным пальцем.
— Отправляли ли и других врачей в газовые камеры?
— Конечно, нет.
— Нет? Разве не были уничтожены в Ядвиге десятки тысяч людей?
— Но только не врачи. Немцы отчаянно нуждались в них. Дымшиц, наверно, был единственным, кого постигла такая судьба.
— Понимаю. Встречались ли вы с доктором Лотаки?
— Только от случая к случаю.
— Доктор Кельно сообщил, что, когда Восс объявил ему что он и доктор Лотаки будут делать эти операции, они переговорили со всеми остальными врачами. Ставил ли он вас в известность?
— На эту тему он никогда не обмолвился со мной ни единым словом.
— Вот как? Он не обсуждал с вами этические понятия, не просил вашего благословения или совета, не старался убедить вас, что так будет только лучше для пациентов?
— Нет, он
— Может быть, потому, что вы не могли покидать третий барак. Может быть, он просто ошибся и забыл переговорить с вами?
— Я могла свободно передвигаться по всему медицинскому комплексу.
— И вы имели возможность разговаривать со всеми остальными врачами?
— Да.
— Упоминал ли кто-нибудь из них, что он когда-либо вел такие беседы с доктором Кельно, в которых тот просил совета и поддержки?
— Никогда не слышала о подобных разговорах. Мы все знали бы о них...
— Что вообще вам было известно?
— Мы все знали, что эти эксперименты — сущая чушь и издевательство, что Восс занимается ими лишь для того, чтобы держаться подальше от Восточного фронта, где ему пришлось бы драться с русскими.
— Откуда вы это знали?
— Восс сам шутил на эту тему. Он говорил, что шлет рапорты в Берлин, в которых уверяет, что пока еще не получены убедительные, результаты, и, поскольку он продолжает пользоваться благоволением Гиммлера, рано или поздно получит в награду клинику.
— То есть Васс сам понимал, что его эксперименты не имеют никакой научной ценности.
— Он был настоящий мясник, и получал от этого удовольствие.
В голосе Баннистера зазвучал металл, что он позволял себе лишь в редких случаях.
— Знал ли доктор Кельно, что эксперименты Восса бессмысленны?
— Невозможно представить себе, что он этого. не понимал.
Баннистер переложил на столе несколько бумаг.
— Итак, на что вы обратили внимание после гибели доктора Дымшица?
— Резко ухудшилось качество операций. Мы то и дело сталкивались с самыми разными постоперационными осложнениями. Раздавались жалобы на невыносимые боли в спине. Мы с доктором Тессларом бессчетное количество раз обращались к доктору Кельно, прося его зайти к своим больным. Он не обращал на нас внимания.
— Теперь мы должны вернуться, — ровным и спокойным голосом сказал Баннистер, — к некоей ночи в середине октября 1943 года, когда вас пригласили в кабинет Восса в пятом бараке.
— Я помню ее, — прошептала она, и глаза ее заволокло слезами.
— Что произошло в эту ночь?
— Я осталась с Воссом наедине. Он сказал, что Берлин нуждается в более обильном поступлении информации о его экспериментах и он расширяет их. Ему нужно большое количество врачей, и он направляет меня в операционную.
— Что вы ответили?
— Я объяснила ему, что я не хирург. Он ответил, что я буду давать наркоз и ассистировать. У доктора Кельно и доктора Лотаки вечно возникают сложности с пациентами, которые им не подчиняются.
— И что вы ответили?